Ставки на спорт 
Эта жутковатая картина кисти знаменитого художника XIX века Василия Верещагина называется «Апофеоз войны». Еще недавно она была известна каждому школьнику: ее копия была помещена в советских учебниках истории.
Это о нем, Василии Васильевиче Верещагине, написал К. Симонов:
«Всю жизнь любил он рисовать войну.
Беззвездной ночью наскочив на мину,
Он вместе с кораблем пошел ко дну,
Не дописав последнюю картину».
Василий Васильевич Верещагин (1842 – 1904) всю свою, в общем-то, короткую жизнь – всего 62 года! — провел в разъездах. Для него как будто не существовало границ: он жил в Петербурге, Ташкенте, Мюнхене, Париже, в конце жизни – в Москве. Он предпринимал длительные путешествия — на Кавказ и в Туркестан, в Индию и Палестину.
Странствовал по Европе и России, ездил на Филиппины и Кубу, в Америку и Японию. Как офицер, он принимал участие во всех военных действиях, которые вела русская армия в Средней Азии, на Балканах, в Японии. Это был человек громадной энергии, несокрушимой воли, незаурядной отваги и мужества, разнообразных умений.
Словом, «бывалый человек», привычно и уверенно чувствующий себя и за мольбертом, и в седле, и в походной палатке, и во фронтовом окопе. Именно В.В. Верещагин придумал рассказывать об очередной войне, на которой побывал, при помощи серии картин. Обо всех его сериях сложно рассказать в небольшом очерке. Для нас, казахстанцев, самая интересная из них – Туркестанская. О ней и поговорим.
В августе 1867 года командующий русскими войсками в Средней Азии генерал К.П. фон Кауфман, по одним сведениям, пригласил молодого, но уже известного художника, только что вернувшегося из Парижа, Василия Верещагина приехать в Туркестан. По другим – Верещагин сам напросился на поездку в недавно завоеванный регион. Первым делом художник должен был, как водится, написать портреты самого главнокомандующего и его дражайшей супруги. Второй сюжет – командующий на белом коне перед полками, готовыми выступить в поход. Третье полотно традиционно иллюстрировало бы пушкинские строки:
«Мы победили, и враг бежит, бежит, бежит!»
Например, в историю искусства вошли такие же картины с изображением генерала Скобелева. Правда, при советской власти они долго хранились в запасниках. Генерал-то был царский! Да ещё умер при загадочных обстоятельствах. В заключение следовало бы изобразить торжественную церемонию входа русской армии в покоренный Самарканд.
Причем лица аборигенов непременно должны были выражать радость и воодушевление. Задача была нетрудной. Однако для ее выполнения генерал Кауфман выбрал явно не того художника. Командующий, видимо, не знал об упрямстве В.В. Верещагина и того, что живописец, хотя и вошел в историю мирового искусства как баталист и «всю жизнь рисовал войну», но был скорее пацифистом, чем милитаристом, а войну считал варварством.
Одна из туркестанских серий так была и названа им – «Варвары». Как бы то ни было, но 25-летний живописец оказался в Туркестане, где в то время происходили военные столкновения, с одной стороны, между разными, зачастую мелкими, ханствами. С другой … Вспомним опять школьные учебники. Середина XIX века – время, когда Центральная Азия
была предметом хищнических вожделений англичан, готовящихся захватить весь Туркестан.
Именно этот факт стал поводом к Туркестанским войнам. Что произошло бы при выполнении этих планов с новыми английскими колониями, можно понять по судьбам Афганистана, Индии, Пакистана и некоторых других восточных стран, попавших под власть Британии. Присоединение Туркестана к России избавило эти народы от печальной участи
колониальных рабов Англии. Но в то же время русский царизм тоже вел свою войну на восточных территориях. Каждый претендент на чужие территории считал, что у него есть особые права на них. Почему? Потому, что каждому очень хотелось получать с соседа заккят (дань, налог). Как говорили тогда англичане, у них нет ни друзей, ни врагов, есть только свои интересы.
Действия королевства Великобритании в то время вошли в историю войн и дипломатии под девизом «Опять
англичанка гадит!» Конечно, 24-летний В. Верещагин неплохо разбирался в текущей политике, все-таки почти окончил морской корпус. Но поехал он в Туркестан без какого-либо предвзятого отношения к войне. Но ведь братьев Верещагиных (а мальчиков в семье выжило четверо из 11 появившихся на свет детей) родители с детства готовили к военной карьере.
Отец их был помещиком среднего достатка, поэтому и старался дать сыновьям образование за счет государства. Но непокорные сыновья стали один за другим выходить в добровольную отставку, не окончив учебу в морском корпусе, отец разгневался так, что с самым упрямым, Василием, поссорился чуть ли не до конца жизни. Ведь он так старался ради них! С 9 лет пристраивал мальчиков в кадетские училища, а затем — в морской корпус. Их ждала военная служба до самого выхода в отставку или смерти на поле битвы. Но они хотели совсем другого. Как какие-то разночинцы, юноши уходили в художники.
Только один из четверых дослужился до адмиральского чина. А самого упрямого из сыновей, Василия, больше, чем войны, интересовали новые страны, новые народы, странствия по свету. Вскоре ему все равно пришлось участвовать в войне в качестве прапорщика при туркестанском генерал-губернаторе фон К.К. Кауфмане. Правда, художник носил штатскую одежду и пользовался свободой действий и передвижений, необходимых для того, чтобы зарисовывать и писать увиденное. До весны он без устали зарисовывал природу, народные типы, сцены быта Средней Азии. У него уже был опыт такой работы во время экспедиции на Северный Кавказ. Как и тогда, В. Верещагин все свои туркестанские картины (вместе с этюдами) объединил в серию, чтобы усилить идейное воздействие на зрителя. Следуя одна за другой, эти картины разворачивали перед зрителем весь сюжет («Нищие в Самарканде», «Опиумоеды», «Продажа ребенка-невольника» и др.). В полотне «Самаркандский зиндан» художник изобразил подземную тюрьму, в которой были заживо погребены съедаемые клопами узники. Ими могли быть похищенные на уральских или сибирских линиях казаки, плененные в Великой степи «чужие» киргизы (так тогда называли казахов), да и захваченные в рабство «свои» бедняки. Жестокой пыткой был для них каждый час пребывания в этой тюрьме. И только падающий сверху свет, который растворяется в вечернем мраке подземелья, связывал заключенных с жизнью. Однако центральное место среди туркестанских картин В. В. Верещагина все-таки занимают батальные полотна – те самые, которые он объединил в серию «Варвары».
«Поехал потому, что хотел узнать, что такое истинная война, о которой много читал и слышал …», — писал художник. «Я никогда не видел поля битвы, – сообщил он и генералу, – и сердце мое облилось кровью».
Почему? Ведь Василий Васильевич вел себя на войне вполне достойно. Так, в июне 1868 года в составе небольшого русского гарнизона Верещагин принял участие в обороне Самаркандской крепости от войск бухарского эмира.
«По многу раз азиаты бросались на ворота и в проломы крепостной стены. Тысячи и тысячи воинов раз за разом штурмовали осажденную крепость. А нам неоткуда было ждать подкрепления. Уже в первые два дня гарнизон потерял около ста пятидесяти человек».
Верещагин дрался вместе со всеми. Казалось, он не ведает страха и всегда оказывается в самых опасных и рискованных местах. Одна пуля попала ему в ружье, другая – в шляпу, кем-то брошенный камень поранил ногу. Это был, наверное, единственный в своем роде художник с ружьем и солдат с палитрой. Будучи прапорщиком запаса, он участвовал в защите Самаркандской крепости от нападения войск эмира Бухарского. Оборона длилась восемь дней. Восемь дней непрерывных боев… Все это время Верещагин был в самых горячих местах. Ходил в рукопашную, поднимал в
атаку солдат, отбил у противника знамя, был два раза ранен, в одной из схваток решительным броском вдохновил солдат и спас положение. Творческая натура Верещагина открылась в боях за Самарканд с героической стороны. Он реально был душой обороны. Подошедший с подмогой генерал Кауфман наградил художника орденом Святого Георгия 4-й степени, сняв его со своей груди. Этот орден присуждался за особые боевые заслуги, и это была единственная принятая художником награда, которую он носил всегда. Других наград он не признавал.
«Рассказывали даже, — писал в «Биографии Верещагина» критик Владимир Стасов, — будто один батальон заявлял, что раньше, чем Верещагину, никому не следует и крестов-то давать… Раненые солдаты громко заявляли, что, не будь тут «Василья Васильевича», пропал бы Самарканд!»
Художник вернулся из Туркестана переполненный яркими впечатлениями. Ему было нужно найти место, где он смог бы выразить их на холсте: «пришло время рассказать просто, понятно и откровенно, чему я был свидетелем». В 1869-1870 годах Верещагин предпринимает не одну поездку в Туркестан, где проводит в общей сложности, примерно, 19 месяцев. Вернувшись из Туркестана, в 1871 году, художник поселяется в Мюнхене, где три года на основе этюдов и привезенных коллекций продолжает работать над туркестанскими сюжетами. В окончательном виде Туркестанская серия включала в себя тринадцать картин, восемьдесят один этюд и сто тридцать три рисунка. В таком составе она была показана на первой персональной выставке Верещагина в Хрустальном дворце Лондона в 1873 году, а затем, в 1874 г., в Петербурге и в Москве. Центральное место в новой серии картин о Средней Азии занимают батальные полотна. Уже в самых ранних картинах художник выступил с протестом против захватнических войн и с обличением тех, по чьей вине гибли люди.
Верещагин внес в батальную живопись смелую суровую правду, какой до него в этом жанре не знали. Развивая мысль о жестокости восточных феодальных владык, дикости их порядков, художник рассказывает о героизме и мужестве простых солдат: «Высматривают», «Нападают врасплох», «Представляют трофеи», «Торжествуют», а в качестве эпилога включает знаменитое полотно «Апофеоз войны». На нем изображена пирамида из человеческих черепов, вокруг которой вьются вороны. Картина воспроизводит одну из пирамид, которые не раз складывались по приказу Тамерлана из голов завоеванных и истребленных им народов. Сооружались такие пирамиды и в новое время — уже по приказу среднеазиатских ханов. Однако картина В. В. Верещагина носит не столько конкретно-исторический, сколько символический характер. Полотно «Апофеоз войны» — это изображение смерти, уничтожения, разрушения. Детали ее: мертвые деревья, полуразрушенный безлюдный город, высохшая трава — все это части одного сюжета. Даже желтый колорит картины символизирует умирание, а ясное южное небо еще больше подчеркивает мертвенность всего окружающего. Даже такие детали, как шрамы от сабельных ударов и дыры от пуль на черепах в «пирамиде», еще явственнее выражают идею произведения. Чтобы полнее выразить ее, художник пояснил это надписью на раме: «Посвящается всем великим завоевателям: прошедшим, настоящим и будущим».
Весной 1874 года Верещагин устроил в Петербурге выставку своих картин, которая произвела эффект разорвавшейся бомбы. Особенный скандал вызвала картина «Забытый». Этот холст никого не оставлял равнодушным. На нем был изображен наполовину засыпанный песком погибший солдат, над которым вьется воронье.
Сколько таких жертв поглотили пустыни Центральной Азии за долгие века, когда там неистовствовали завоеватели разных мастей, не скажет никто. На Верещагина посыпались обвинения в искажении правды, даже во лжи. Болтали, что он не сам написал Туркестанскую серию, а присвоил ее, украв у какой-то знаменитости. Композитор Модест Мусоргский на сюжет картины Верещагина «Забытый» даже написал музыкальную балладу, ноты к которой тут же запретили продавать в музыкальных магазинах. Художника обвиняли в антипатриотизме и в том, что он защищает врага. Травлю художника возглавляли представители царствовавшего дома. Александр II, посетив в Петербурге выставку туркестанских картин Верещагина, был возмущен некоторыми полотнами. Рассказывали, что за глаза император называл художника лжецом и даже… скотиной и сумасшедшим! Особое негодование вызвала у царя та же картина — «Забытый».
По утверждениям царя, в «его войсках никогда не могло быть забытых солдат». Негодовал и генерал — губернатор Кауфман, затеявший всю эту историю с изображением войны под его предводительством.. Он тоже заявлял, что в его армии не было забытых солдат. Будто никто не знал, что творилось в Туркестане во время и после сражений. Но то, что показал Верещагин, было дерзко и неожиданно: это был неведомый в столицах мир. Конечно, посетителей выставок изумляли яркие краски и новизна письма, техника, казавшаяся необъяснимой у молодого художника — любителя, всего несколько лет всерьез занимавшегося живописью. Общественное мнение, конечно, не было однородным. С одной стороны, успех Туркестанской серии и в Европе, и в России, был громадным. Для Верещагина, достигавшего правды своего искусства с риском для жизни и ценой многих опасностей, обвинение в клевете было особенно обидным. Под прямым нажимом царедворцев в порыве нервного приступа художник сжег три свои картины этой серии: «Забытый», «Окружили – преследуют» и «Вошли».
Сохранились только их фоторепродукции. Картину «Забытый» царская цензура запретила воспроизводить в печати. Туркестанская серия казалась инородной и даже чужеродной в русском искусстве — «цветными заплатками» на его строгих одеждах. Но преобладающим стало мнение, выраженное И.Крамским: «По моему мнению, это событие. Это завоевание России, гораздо большее, чем завоевание Кауфмана». Крамской был в числе тех, кто считал необходимым сделать серию общественным достоянием. Однако вопрос осложнялся тем, что Верещагин соглашался продать коллекцию в ее полном составе. Но некоторое время таких желающих не находилось, хотя в то время уже имелись частные коллекции, созданные великими князьями и богатейшими людьми страны. Но то, что не сделал ни двор, ни государственные учреждения, совершил московский собиратель П.М.Третьяков, купивший в 1874 году всю Туркестанскую серию за девяносто две тысячи рублей серебром и открывший ее для широкой публики. Братья Третьяковы даже сделали пристройку к своей галерее специально для Туркестанской серии В.В. Верещагина. Картины продолжали производить на современников ошеломляющее впечатление. Сам художник объяснял эту популяность так:
«Передо мною, как перед художником, война же, и ее я бью, сколько у меня есть сил; сильны ли, действительны ли мои удары — это другой вопрос, вопрос моего таланта, но я бью с размаху и без пощады».
Так писал В.В. Верещагин П.М. Третьякову.
Защищая художника, знаменитый критик В.Стасов писал:
«В Туркестане Верещагин насмотрелся на смерть и трупы: но он не огрубел и не притупел. Чувство не потухло в нем, как у большинства имеющих дело с войною и убийствами. У него сострадание и человеколюбие только выросли и пошли в глубину и в ширину. Он не об отдельных людях стал жалеть, а посмотрел на человечество и идущую в глубь веков историю — и сердце наполнилось у него желчью и негодованием. Что Тамерлан, которого все считают извергом и позором человечества, что новая Европа — это все то же!»
В 1874 году, несмотря на неоднозначную оценку Туркестанской серии, Академия художеств присваивает Верещагину звание профессора живописи. Его даже выдвигали на Нобелевскую премию, но художник отказался и от этих почестей. Все последующие годы Василий Васильевич, обычно со второй женой и детьми, путешествует по миру. Конечно же, он привозит домой циклы картин о той стране, где побывал, а часто и свои книги с рассказами отех же странах. Художник посетил США. Побывал в Нью-Йорке, Филадельфии, Бостоне, Сент-Луисе, где проходили выставки его картин. Работы Верещагина оказывали столь сильное влияние на изобразительное искусство Америки, что ему даже предлагали возглавить одну из художественных школ, но он предпочитал заниматься творчеством и отказывается. В США Верещагину удалось продать часть своих картин, что принесло ему колоссальную сумму денег и позволило продолжать странствовать по свету. В 1882—1883 годах Верещагин снова путешествует по Индии. В 1884 году едет в Сирию и Палестину, после чего пишет картины на евангельские сюжеты. Он много работает и в литературе: пишет автобиографическую прозу, воспоминания, путевые очерки, статьи об искусстве, активно выступает в прессе. Особенный резонанс приобретают его статьи против войн, в поддержку движения за их прекращение. В последние годы жизни В.В.Верещагин объехал Русский Север, собрал богатые коллекции предметов народных промыслов. Написал немало этюдов в новом для себя стиле импрессионизма.
И тут, в феврале 1904 года, пришли известия о начале русско-японской войны. Василий Васильевич Верещагин снова, как в молодости, добровольно едет к месту боевых действий, несмотря на уговоры жены и уже немолодой возраст – ему уже больше 60 лет. Благодаря своим старым связям в военной среде, он прибывает в Порт-Артур и участвует в рейдах судов русского флота.
31 марта броненосец «Петропавловск», на борту которого, кроме Верещагина, находился вице-адмирал С. О. Макаров, подрывается на японской мине. Корабль тонет, унеся с собой жизни более 600 человек. В том числе гибнет и Василий Васильевич Верещагин… Уцелевший свидетель катастрофы рассказал, что художник до последней минуты находился на палубе и делал наброски своей последней работы.
Незадолго до гибели Василий Васильевич Верещагин писал:
«Я всю жизнь любил солнце и хотел писать солнце. И после того, как пришлось изведать войну и сказать о ней своё слово, я обрадовался, что вновь могу посвятить себя солнцу. Но фурия войны вновь и вновь преследует меня».
К сожалению, эта фурия победила.
И в заключение – несколько предложений о братьях Верещагиных. Каждый из них был знаменит по-своему.
Старший, Николай Верещагин, сначала в Тверской губернии, а затем в селах неподалеку от родного города развивал крестьянское артельное маслоделие и сыроварение. Позднее он фактически стал создателем российской молочной отрасли и был изобретателем знаменитого вологодского масла, которое и сейчас делают на родине Верещагиных. Его можно и сегодня купить в магазинах. Марка семьи Верещагиных жива.
Сергей Верещагин в юности выбирал между живописью и сельским хозяйством, но в конце концов избрал военную стезю. Он служил ординарцем у знаменитого генерала Михаила Скобелева. О храбрости Сергея на поле боя и его трагической гибели при штурме Плевны писали в газетах и докладывали царю.
И, наконец, самый младший брат — Александр Верещагин. Он служил и воевал от Турции и Средней Азии до Дальнего Востока, дослужился до генерала. Но в истории остался как писатель.
Не зря говорят: каждый талантливый человек талантлив по-своему.
Антонина Казимирчик
Подробнее об истории города читайте в нашем проекте Исторический Петропавловск
