С наступившим Новым Годом вас, дорогие читатели Петропавловск.news! Сегодня я предлагаю вам познакомиться с дневником Богуслава Боучка. Волей судьбы он, как многие другие чехи, оказался в нашем городе более ста лет назад. Но, в отличие от Йозефа Бумбы, он не брал в руки оружие – Боучек был врачом 36-го пехотного полка.
Богуслав Боучек принадлежал к именитой врачебной династии. В 1911 году он закончил медицинский факультет Карлова Университета, год спустя женился на Людмиле Штирховой, дочери известного скульптора, был ассистентом профессора Едлички в Праге. Однако Первая Мировая нарушила спокойную жизнь молодого семейства, и Боучек был мобилизован в австровенгерскую армию. В конце ноября 1915 года был взят в плен. После шестнадцатидневной дороги на поезде оказался в Кургане, откуда был распределен в Петропавловск. Нашему городу посвящено немало страниц его дневника. В этой статье я не стану приводить много высказываний о войне – гораздо интереснее прочесть о петропавловской повседневности, о людях и событиях, живо и позитивно описанных доктором Боучком.
Оказавшись в Петропавловске, Боучек берет на себя управление госпиталем для пленных. В начале «петропавловской» части своего дневника он справедливо жалуется на недостаток благоустройства в городе и на недопустимые условия работы.
«Петропавловск – беспорядочно выстроенный городок, вернее, производит впечатление городка, хотя тут и живет около 450 тысяч человек (по данным на 1915 год в Петропавловске проживало около 50 тысяч человек, но большое количество пленников могло не входить в официальную статистику – примечание переводчика). Низкие домики, почти все одноэтажные, деревянные. Улицы широкие, почти нет деревьев. Здесь есть какой-то парк: какие-то тополя или что-то в этом роде. Тротуары сплошь деревянные, приподнятые над землей – вероятно из-за ужасной весенней грязи. В городе нет мощения даже на центральных улицах и на огромной площади. Но где тут взять камень?
…Госпиталь наш убогий. Вообще-то это школа. Сама обстановка уже непригодна. На двух койках всегда по трое больных, в основном, очень тяжелые. Однако могу себя поздравить — с тех пор, как я взял под свой контроль эту палату, прекратились смерти (ранее было три-четыре в день)»Гораздо лучшее впечатление на доктора Боучка произвела природа нашего края:
«Сибирь прекрасна! Это просто бесконечность. Человек в этом море – что снежная пушинка. Эти прекрасные световые эффекты, сразу всё немыслимо сияет, воспоминания ослепляют, тени голубые, как итальянское небо. А эти закаты!
Очень холодно, с подветренной стороны -29°. На ветру щёки как иглами колет. Такого со мной еще не случалось – это было неизвестное до сих пор ощущение. Слезы текут из глаз, на ресницах намерзает лёд, кожа твердеет, как пергамент. Шерсть на шубе за мгновение вся покрывается инеем. Есть в этом воздухе что-то удивительное и величественное, что при некоторых обстоятельствах может даже уничтожить человека. Везде, куда задует ветер, сразу впивается в кожу мороз и лёд, это просто восхитительная природа, как всегда и везде, человека высоко превосходящая. Приятнее всего моменты, когда я выхожу вечером из госпиталя, из затхлого воздуха на свежий мороз, с удовольствием от выполненной работы. Сибирь прекрасна, я люблю её»
Главным же удивлением для героя нашей статьи стали петропавловцы и широта их души.
«Наш шеф доктор Диомидов нас пригласил к себе на чай. Собралась немаленькая компания. Сперва были десерты, фрукты, сладости и чай. Ужин начался в 12 часов. Все были очень внимательны и тактичны, наконец нам сказали, что мы можем приходить когда угодно. Играли в карты, пели, рассказывали анекдоты – все были так непосредственны, будто ничего не случилось. При этом все готовы, что война продлится еще два года, мол, такая большая война не может закончиться раньше. Домой мы пришли поздно ночью»
«Началось православное Рождество. Нас позвали на завтрак к младшему врачу больницы. Кроме нас, пленных, присутствовали старший врач Диомидов, провизор и руководящий военный чиновник. Общество очень тактичное, приятное, все были в отличном настроении, веселы. Видела бы меня Мила (жена – примечание переводчика). Как бы она обрадовалась, что мне так хорошо! А написать ей не могу, это бы наверняка конфисковала цензура, и от этого бы было хуже и ей, и нашим. Стол был полон разнообразной рыбы: маринованной, копченой, вареной, заливной; было масло, гусь, дикая утка, поросенок с особым сливочным кремом с хреном целиком на большом блюде, разная выпечка, фрукты, водка и всяческие ликёры, чай, потом кофе и замечательные конфеты. Это называлось завтраком.
К вечеру мы в гостях играли струнный квартет, кроме меня — сослуживец венгр, местный студент-юрист и местный учитель музыки. Всё достаточно беззаботно, весело – приятно так провести время. Никто к тебе глупым образом не проявляет хозяйскую навязчивость, как у нас – делай что хочешь. Иди домой или останься до трёх часов утра – все равно. Хочешь, отвезут тебя на санях домой, не хочешь – не отвезут. Просто скажешь, так или иначе, и никто тебя больше не уговаривает, не принуждает. Гостеприимство, в общем, потрясающее – приходи когда угодно, и тебе накроют полный стол. Все время, пока ты гость, берешь и пользуешься всем добром хозяина.
Диомидов действительно веселый и приятный человек, и он умеет восхищаться. Например, говоря о русской литературе и театре, о взаимоотношениях в русской, особенно сибирской, деревне или о будущем страны.
Гостей было на удивление много, все в двух комнатах, но места хватило – так мастерски все было устроено. Видно, у них есть в этом опыт. Каждый здесь свободно перемещался и развлекался, как хотел. И я, абсолютно чужой человек, поддавшись общему настроению, сразу почувствовал себя как дома. Общество – все как из-под пера Чехова. Особенно интересной была одна дама, потрясающе серьезная, почтенная, я бы сказал, но милая. Было чудесно видеть ее за игрой в карты. К полуночи начался ужин, снова каждый ел и пил вдоволь – “всегда сколько угодно”. Все это вместе, и веселое настроение, и приятное времяпрепровождение, производило отличное впечатление на человека, который все время жил воспоминаниями о галицких деревнях и ночёвки во вшивой соломе на этапах перевозки пленных»
Театр в Петропавловске
«Славянам, румынам и итальянцам позволено свободно перемещаться по городу, в театр нам тоже можно, хоть и в униформе. Пришло разрешение из Петербурга. Венгры и немцы вдруг стали славянами, итальянцами и румынами. Не то чтобы я был против таких свобод для них, но, раз уж я чех, так чехом и останусь, несмотря на неблагоприятные обстоятельства.Один из них, немец Райс, интереса и личной выгоды ради выдает себя за итальянца и называет себя Ревере, другой, “румын”, на самом деле немецкий еврей откуда-то из северной Богемии (север Чехии – примечание переводчика).
Давали Островского для гимназисток. Было интересно впервые за несколько месяцев выйти в свет, и интересен был русский театр. Актеры играли достаточно неплохо, я ожидал худшего. В антракте и после спектакля в фойе прогуливались люди, кидали конфетти и серпантин и всячески потешались. Странные обычаи. Нас пятерых все сперва очень любопытно рассматривали, но позже начали с нами приятельствовать»
Среди коллег-врачей, однако, были нередки ссоры и даже драки. Оскорбления, обман, зависть из-за пары рублей ужасно утомляли Боучка. Наблюдать постоянное унижение человеческого достоинства и регулярно участвовать в разрешении бессмысленных споров ему, естественно, не хотелось. Огромной удачей для него стал переезд на новое место – чешский доктор получил комнату при городской больнице.
«Я переехал – избавился от австрийских “товарищей”. Городская больница выглядит весьма приятно, как больница, а не как казармы. Несколько деревянных домиков, чистых и уютных. Места впору для 60 коек, но сейчас их 120. Моя комната достаточно просторная и светлая и, что главное, тихая и здесь есть чем дышать. Предвкушаю, как здесь можно будет читать и работать»
Крещение
«На днях был на реке, смотрел на освящение воды. Я стоял на возвышенности примерно в 50 шагах и все хорошо видел. Живописно. Заурядные, но ярко окрашенные домики, все в снегу, и вот, спешит извилистым путём толпа людей. Внушительно. Около 18 священников в золотых плащах, хоругви, кресты, колокольный звон в церквях. Сам обряд проходил под большим пестрым шатром, открытым со всех сторон. Сопровождался обряд очень интересными славянскими песнопениями.Епископ выглядел довольно импозантно: в величественном одеянии, с контрастирующим бледным лицом и черной бородой; крестится, кланяется, читает из Писания, поёт, встает на колени и опускает в прорубь в виде большого православного креста золотое распятие. После окончания обряда люди повалили к освященной воде, умывали лица, крестились и уносили воду домой. Участие приняла вся городская верхушка – городской голова, военные. Потом все поспешили к появившимся извозчикам и потоком разъехались по домам. Осталась тишина, и я в ней – пленник, хоть и пользующийся свободой»
Один день доктора Богуслава
«Я здесь не в плену, а прямо-таки на каких-то каникулах. С утра еще лежу в постели, а Елинек уже несет мне московскую газету – шестидневной давности, но для нас свежую. Мельком прочитаю, что в мире нового, встаю, одеваюсь, завтракаю. В это время мне принесут на самом деле сегодняшнее «Приишимье». Читаю телеграммы и новости с фронта двухдневной давности. Сразу же на своей карте флажками отмечаю изменения на фронте. Потом иду на обход, обычно в пол-одиннадцатого. Через час я свободен, и это я еще растягиваю, как только можно. После основательно читаю газеты, размышляю, рассуждаю, даю волю фантазии, и почти всегда оказываюсь в свободной Чехии. Трижды в неделю у меня уроки русского языка. После вечернего обхода читаю старые письма, книги на русском или готовлюсь к уроку. Если мне грустно, что в последнее время бывает часто, позвоню куда-нибудь, спрошу, дома ли, и иду в гости.
У Казанцевых, когда Магдалина Казимировна получила по телефону новость, что Перемышль взят, сразу предложила шампанского – здесь это что-то из ряда вон выходящее. Надеюсь, второй раз Россия Перемышль осаждать не будет. Компания была очень веселая, и я вместе с ними. В основном это были пожилые дамы – они здесь особенно милы – но как бойко танцевали казачок, как дурачились, бегали, прыгали, резвились, как молодки. Слышались шутки и анекдоты, после танцевали вальс, и я впервые за два года снова танцевал»
Боучек, однако, не планировал оставаться в Петропавловске. Благодаря своим знакомствам, той зимой он отправил прошение о назначении на службу в Сербию, и отправил его в трех экземплярах: Наследнику сербского трона, сербскому послу в Петербург и омскому генерал-губернатору. Прошение это было удовлетворено, но доктор Богуслав об успехе своего замысла узнал заранее. Узнал – представьте себе – от петропавловских гадалок!
Гадалки
«Сейчас ночь 14 марта. Я только что вернулся домой. Удивительное совпадение! Я так рад, что весь дрожу. Недавно мне на картах нагадали, что я думаю о дальней дороге; что у меня будет дело к очень серьезному господину, что при его посредничестве мне повезет осуществить дальнюю дорогу, которую я желаю; что приеду либо я к нему, либо он ко мне; что я неожиданно получу какую-то важную бумагу, но это будет не письмо. Сегодня мне нагадали то же самое, почти теми же словами, хотя гадалка была совсем другая и о предыдущей не знала. Разница была лишь в том, что бумага мне принесет большую радость, и я очень скоро ее получу, так как она уже в пути.
Шутка ли, но по пути домой я об этом непрерывно думал, думал о Ярде (брат – примечание переводчика). Прихожу домой, на столе телеграмма – от Ярды: ТЕЛЕГРАФИРУЙ КАКОЙ СЕРБСКИЙ ОРДЕН ПОЛУЧИЛ НАДЕЮСЬ СКОРО УВИДИМСЯ….»
Весна
Весна 1915 года стала для Богуслава Боучка временем надежд. Он надеялся встретиться с братом на Пасху, надеялся на приказ о переводе в Сербию и, конечно, надеялся на выздоровление пациентов своего госпиталя.
«Весна начинается. Какой же здесь великолепный воздух. Солнце просто волшебное! Воздух дрожит от свежести. Все вокруг будто бы дрожит от радости в этом роскошном воздухе, вся природа. Только вот люди какие-то черствые, называют это всего лишь хорошей погодой. Не слышат и не чувствуют они это ликование весны. А деревья распространяют вокруг себя радость вместо них. Одного мне здесь не хватает – жаворонков не слышно.
В городе весна проявляется в том, что пропадают сани и появляются экипажи – по грязи на санях не поездишь. Экипажи эти забавны: шасси довольно длинное и высокое, а на нём кузовок как скорлупка. Их грохот неприятен в сравнении с тихим ходом саней, но в итоге привыкаешь. Эти комичные фигурки в кузовках напоминают о чем-то стародавнем, но однозначно не нашем».
Освобождение
8 (21 по новому стилю) апреля Богуслава Боучка вызвал к себе начальник петропавловского командования капитан Зубов и поздравил его с освобождением и назначением в Сербию. После этого Боучек отправился к Диомидову в лазарет, после – в больницу и везде представился свободным человеком. Теперь он был под охраной сербского правительства.
На почте, однако, доктору Богуславу поверили не сразу. Чтобы отправить телеграмму родным, ему пришлось разговаривать с начальником почты, опровергая унизительные подозрения.
«Мне будет очень тяжело уезжать из Петропавловска. Я прожил здесь четыре месяца, нашел много хороших знакомых. Меня здесь любили, я вижу это сейчас. Всем была интересна моя история…»
«Последние дни в Петропавловске прошли в какой-то спешке. Со всеми было нужно попрощаться, каждый хотел меня к себе еще на минуточку. Вечером перед отъездом я был у Казанцевых. Было много знакомых, много пили, и все были в соответствующем настроении. В больницу я приехал с рассветом, лёг спать в чём был. На вокзал я приехал вовремя, но по новому расписанию, поезд должен был приехать в пять вечера. Так я вернулся в город, побыл у знакомых в лазарете, потом навестил Фадеевых, где пообедал с Казанцевыми, оттуда пошли к Анне Ивановне, где мы узнали, что поезд опоздал и приедет в полночь. Оттуда меня вся компания проводила на вокзал».
Богуслав Боучек
Богуслав Боучек прожил долгую жизнь и сделал блестящую карьеру. После отъезда из нашего города он все еще помнил о своих приятелях, и несколько раз на страницах его дневника мы можем увидеть его размышления о том, что возвращение в Петропавловск – неплохой план Б.
Приведу здесь прекрасную цитату доктора Богуслава. Надеюсь, что у многих эти слова отзовутся в сердце.
«Давайте же без хвастовства укреплять старые связи и создавать новые. Давайте поправлять друг друга в тех случаях, когда другие ошибаются, чтобы и к нам относились с добротой. Давайте продолжим там, где другие потерпели неудачу. Давайте почтим память тех, кто уже вне области нашего восприятия, и осознаем их назидания».
Сколько ещё неизведанного в истории нашего города! Спасибо за познавательную литературную экскурсию!