НЕДЕТСКАЯ НЕОЖИДАННОСТЬ

Интересная тенденция, однако… Остросоциальный театр в Петропавловске ушел в «глубокое подполье». Из государственных репертуарных театров – в любительские труппы. С больших пафосных сцен – в полуприспособленные для «игры на живую руку» помещения.
Хорошо это или плохо? Однозначно и не скажешь. То, что актуальная «социалка» уходит в народ, — безусловно, хорошо. То, что уходит с большой сцены – однозначно плохо. Ну, не любят государственные репертуарные театры ставить остросоциальные пьесы, что называется, о больном. Опасаются провокационности материала, порой нарушающего эстетические и этические табу.
Классика в этом смысле безобидней. Исключения, конечно, случаются (взять хотя бы очень понравившийся мне спектакль театра имени Сабита Муканова «Дорога вниз», неплохо «выстрелила» и «Игра в фанты», поставленная погодинцами). Но на то они и исключения, чтобы подчеркивать правило. А оно гласит: зритель хочет платить за удовольствие, отдых и развлечение, а совсем не за то, чтобы ему за его же деньги по душе пошаркали…

К счастью, бывают и в наши дни крохотные оазисы «чистого искусства», чуждого всеобщей коммерциализации. Студенческий театр «Пилигрим» снискал в Петропавловске репутацию довольно отчаянной труппы, которая не чурается говорить со своим зрителем о том, о чем вслух говорить как бы и не принято. Пьеса современного уральского драматурга Владимира Зуева «Детский мир» — как раз из числа такого, мягко говоря, специфического материала. Пьеса представляет из себя откровенный до жути монолог женщины, которая в результате череды жизненных неудач и горестей сознательно решилась на убийство собственного ребенка. Героиня – рядовая работница абортария, для которой убийство стало, по сути, рутинной работой. Она пытается оправдать себя перед зрителем: что такого? Работа как работа. Она старается не замечать, что эта работа изо дня в день убивает ее собственную душу. Перед нами, по существу, монолог мертвого изнутри человека, естественным выходом для которого, в конце концов, становится физический уход. А что такого? Включить на кухне газ, – и делов-то!
Должна признаться, что не являюсь поклонником подобного рода драматургии. И дело даже не в том, что слишком много чернухи и негатива, — это как раз и оправдано: когда рисуешь ночь – черных красок не избежать. Я — о другом. На мой взгляд, пьеса слишком нигилистская, слишком «без луча света», а моя зрительская душа все чаще тоскует об этом благодатном живом луче. Но таков режиссерский выбор. Значит, режиссер Тагир Джемалединов решил говорить со своим зрителем именно об этих вещах, именно в этих интонациях и именно тем языком, который предложила ему пьеса. И кто знает, возможно, молодой (не забываем, что театр – студенческий) зритель как раз таки нуждается именно в этой тональности, ведь молодость очень часто не приемлет полутонов.
К самому спектаклю придраться сложно. Да и не хочется. По ряду причин. Во-первых, должна отметить, что это беспрецедентный случай для театрального Петропавловска, когда спектакль играется в редком (и очень сложном – хвала актрисе Юлии Джемалединовой) жанре «вербатим». Термин произошел от латинского verbatim — «дословно» и обозначает так называемый «документальный театр». Типологически вербатим соответствует литературе в стиле нон-фикшн. Постановки документального театра полностью состоят из реальных монологов или диалогов (что реже) обычных людей, произносимых актерами.
Сегодня вербатим стал модным направлением в соседней России, вокруг него объединились молодые драматурги, актеры и режиссеры, считающие вербатим альтернативой «омертвевшим репертуарным театрам». Считаю, в какой-то мере, они правы. Драматурги «театра нон-фикшн» сознательно работают с трудной аудиторией. Это бомжи, потенциальные самоубийцы или свидетели самоубийства, заключенные, инвалиды, наркоманы, — словом – маргиналы всех мастей. Кстати, настоящей театральной звездой в этом жанре стал писатель Евгений Гришковец, чьи спектакли всегда шли при переполненном зрительном зале. Похоже, жесткое зерно вербатима упало в России на благодатную почву, и постепенно его бурные заросли достигли казахстанской границы. И хотя репертуарные театры пока не решаются ставить подобные представления, есть все шансы, что вербатим пустит свои корни в почву любительской сцены. А там, глядишь, — и до профессиональной недалеко.
Полагаю, режиссеру Тагиру Джемалединову и актрисе Юлии Джемалединовой удалось сделать качественный спектакль в этом жанре, выдержать все требования, предъявляемые к вербатиму. Это обжигающая исповедальность интонации, стремительно нарастающий ритм, опасное приближение к границе между подмостками и зрителями, сценой и реальностью. Актриса Юлия Джемалединова играет практически без грима и в обычной повседневной одежде, в которой ходят люди возраста и круга ее героини. И это, надо признать, только усиливает ощущение кошмара, происходящего в сценической реальности. На фоне шквальной энергетики, которую Юлия обрушивает на зрителя, очень непросто приходится артистам, изображающим кукол. Анастасии Андреевой, Татьяне Моложенко, Юлии Воробьевой, Анастасии Рощук и Павлу Мазурову — не поверите! – приходится в течение полутора часов сохранять не только полную неподвижность, но и отсутствие всяческой мимики на лицах. Как это сложно, можно себе представить, ведь на крохотной сцене в это время бушуют такие страсти-мордасти
Спектакль решен в минималистском ключе, играется практически на голой сцене и при ярком статичном свете. Световой контраст (оператор света – Владимир Кокошонок) «включается» всего один раз, но весьма эффектно: когда героиня рассказывает зрителю про свой сон. Во время этого монолога зал полностью погружен во тьму, лучом карманного фонаря выхвачено из мрака лишь лицо актрисы.
«Снится мне, что я на станции, около состава железнодорожного. Состав странный. Пассажирские вагоны, платформы с военной техникой, теплушки, как в кино про войну, игрушечные вагончики. Осень, слякоть, холодно так. А я в одной ночнушке, босая. В одной руке фонарь, в другой флажок. Я вдаль смотрю, на семафор, жду, когда зеленый зажгут, мне состав этот надо отправить. И тут ко мне мальчик маленький подходит, младенец почти, на нем из одежды только жилетка, как у путейщиков, оранжевая. Смотрит в глаза мне и говорит: «Тетя, отгадай загадку! Что проще разгрузить, вагон сена или вагон младенцев?!». Я молчу, сообразить пытаюсь, что тут вообще! А он мне: «Вагон младенцев, тетя, они на вилы лучше накалываются». Засмеялся и убежал. Я стою, у состава, дышать не могу. Пиндык полный! Фонарем шарю по сторонам, ищу малыша этого! А сама даже реветь не могу, перехватило в груди всё. И тут состав тронулся. Скорость набирает. Я рукой машу, как на фронт провожаю… И проснулась».
Я думаю, спектаклем «Детский мир» студенческий театр «Пилигрим» сдал очередной – который по счету? – экзамен на взрослость. На зрелую гражданскую позицию. На бесстрашие откровенно говорить о страшных вещах. Это — во-первых. Во-вторых, в театральном Петропавловске, наконец, появилась не просто жанровая, а — видовая альтернатива привычному сценическому представлению. А это уже само по себе дорого стоит. Наши «пилигримы» чураются проторенных дорог, предпочитая им едва натоптанные тропки. Собственно, они-то и ведут к Истине…

Вера ГАВРИЛКО.
Фото автора.