Не успела «Волга» проехать и десяти минут, как Семен Степанович недовольно кхекнул, свернул на обочину и заглушил двигатель.
– Приплыли, похоже, едрёна шишка! – беззлобно ругнулся он в ответ на мой недоуменный взгляд и стал вылезать из машины.
Я тоже вышел, а Гена остался. Он был расстроен и обижен на всю Вселенную. Водитель оказался прав. Левое заднее колесо стояло на ободе.
– Запаску будем ставить? – помогая вытащить рюкзаки из багажника, спросил я.
– Её я по дороге сюда поставил, теперь нужно камеру менять, – тоскливо сообщил водитель. – Да что ж сегодня, япона попона, за день-то за такой?! Второй ведь уж гвоздь на этом долбаном проселке!
Кому хоть раз приходилось менять камеру в полевых условиях, знает, что удовольствие это – ниже среднего. Но у Семена Степановича с инструментом все было в порядке, и через час мы уже снова катили по дороге. И вдруг…
– Твою мать!!! – рявкнул разозлённый водитель и резко бросил машину вправо. – Это ж уже ни в какие ворота не лезет!!!
– Что, опять? – удивился я.
Теперь на ободе стояло переднее правое колесо.
Семен Степанович молча вытащил из-под сиденья струбцину и короткий стальной стакан. Потом долго копался в недрах багажника и, наконец, развернув какую-то тряпочку, заулыбался.
– Вулканизировать будем, – торжественно произнес он. – Целых камер у меня больше нет.
Мне водитель вручил оцинкованное ведро и подобранную на обочине банку из-под шпрот:
– Мы там мимо лужи проезжали. Принеси воды побольше. И если получится, без грязи… Надо будет прокол в камере найти.
Лужа оказалась неглубокой, но с помощью банки ведро я наполнил минут за десять.
Когда вернулся, на траве уже лежало все необходимое для работы: банка с бензином, шкурка, мелок для меток, насос, сырая резина на заплатку и самодельный вулканизатор.
Семен Степанович опустил слегка подкаченную камеру в ведро сначала одним боком, затем другим… Подвигал, повертел… Обнаружив свищ, стёр воду чистой тряпкой и несколько раз шоркнул в этом месте шкуркой. Чуть выждал, пока окончательно высохнет. Поставил мелком овальную метку. Затем шкурку и камеру он передал Гене.
– Вокруг этого места… Сантиметра три во все стороны… Нужно зачистить тща…
Окончание фразы мы не расслышали. Оно утонуло в грохоте пролетевшего мимо ЗИЛка. Кузов его был доверху заполнен крашеными старыми досками и потемневшими от старости бревнами с кусками свалявшейся пакли. За первым грузовиком вскоре проехал второй – с тем же дощато-бревенчатым грузом. Наш водитель проводил их задумчивым взглядом, витиевато выматерился и снова полез в багажник.
Оттуда он достал запаску, в сердцах швырнул ее на землю… Ещё один заряд брани и новый нырок в недра машины…
Мы с Геной обалдели.
– Еще не поняли? – прохрипел из багажника Семён Степанович. – Дома на слом продают! Дачники ржавыми гвоздями дорогу засеяли… Мать их в кочерыжку! Пока ещё светло, все три камеры вулканизировать будем!
Вот так и получилось, что к больнице мы прикатили в первом часу ночи. Полумертвыми от усталости.
Заспанный сторож долго читал сначала мятые бланки направлений, потом – наши с Геной паспорта. В конце концов он тяжело вздохнул и открыл внутреннюю дверь будки. Я на прощанье помахал рукой водителю, и мы пошли устраиваться.
Спать хотелось зверски.
Через пару минут сторож привел нас к какой-то времянке, буркнул:
– Ждите.
И скрылся за дверью.
Обратно он вышел в компании зевающей тетки в белом халате. Тетка посмотрела наши направления, покачала встрёпанной головой, обречённо вздохнула, а потом решительно двинулась по тропинке между деревьев, бросив нам через плечо:
– Идемте, мальчики, до утра я вас там устрою, а завтра уже пусть заведующий разбирается.
Мы потопали за ней без лишних вопросов. Идти пришлось недалеко, к окутанному мраком одноэтажному строению. Отперев обитую железом дверь, тётка провела нас вовнутрь и щелкнула выключателем. Лампочка осветила стерильно чистый бокс с двумя аккуратно заправленными кроватями, столом, стулом и эмалированной раковиной умывальника.
– Спите, утром за вами придут.
У меня хватило сил только на то, чтобы раздеться и нырнуть под одеяло. Свет выключал Гена.
***
Проснулся я бодрым и отдохнувшим. Просочившийся между шторами золотистый луч огненным высверком отразился от никелированной спинки кровати. Тени кленовых веток чуть заметно скребли листьями по плотной багровой ткани. Казалось, они пытаются раздвинуть тяжёлые шторы и впустить в палату утренней свет. Гена уже плескался у умывальника. Закончив бриться, он вышел на улицу. Я надел джинсы, рубашку и последовал за ним. Умоюсь позже, торопиться некуда.
Солнце уже слепило вовсю. Птичий гомон наполнял воздух. Гена достал из кармана пачку «Родопи» [23], вынул сигарету, вопросительно посмотрел в мою сторону. Я отрицательно качнул головой. Он бросил пачку на крыльцо рядом с собой и принялся чиркать спичками. А я сошел со ступенек и сделал несколько шагов в наветренную сторону. Утренний воздух пах свежестью, цветами, травами. Дышать табачным дымом не хотелось. Соседнее крыльцо было теперь совсем рядом. Постояв немного, я уселся на нагретый солнцем бетон и принялся любоваться парком.
Спустя пару минут перед зданием лихо притормозил маленький жёлтый фургон-каблучок с надписью «Аварийная» на борту. Выскочивший из кабины парень обвел нас взглядом, поздоровался и попросил закурить. Гена молча указал на раскрытую пачку.
– Вот спасибо, – расплылся в улыбке водитель. – У меня-то курево ещё вчера закончилось, а магазины только через час откроются. Не дотерплю… Сдохну! Да, меня Сергеем кличут. А можно, еще одну возьму? Я сегодня весь день тут работаю, в обед всё сразу и отдам… Вы, что, гриппуете, ребята?
Парень небрежно ткнул пальцем в пространство за моей спиной. Мы с Геной повернулись и подняли глаза. Там, у двери на белой табличке, красовалась чёрная надпись: «Грипп».
– Нет, – покачал я головой, – мы из соседнего бокса.
И не глядя, указал на стену справа от Гены. Дружеская улыбка исчезла с лица Сергея. Её место заняло какое-то странное отрешенное выражение.
Отшвырнув недокуренную сигарету мне под ноги, он метнулся к машине. Выдернул из кабины белую пластмассовую канистру, вытащил из-под сиденья мыльницу, водрузил на шею серое вафельное полотенце. Затем, чуть-чуть отвинтил пробку, положил канистру на капот и, смочив руки под струёй, начал быстро их намыливать.
Я перевел взгляд направо и остолбенел. Над входом в наш бокс висела стандартная чёрно-белая табличка «Изолятор», а чуть ниже красными буквами прямо на стене было написано: «Чума, холера, тифы». Гена тоже посмотрел на табличку. Сдвинул взгляд пониже…
– Офигеть! – хрипло прошептал он.
Но тут в разговор вмешался знакомый женский голос:
– Да не обращайте внимания, мальчики! – Вчерашняя тётка, причёсанная и накрашенная, выглядела сейчас на десять лет моложе. – У нас последний случай чумы был еще до вашего рождения, а там всё стерильно. Собирайте вещи, пойдем устраиваться.
Сергей набрал в ладошки побольше воды, плеснул её на лицо. Завинтил пробку. С облегчением выдохнул… И неторопливо вытерся. Мне стало жаль его. Одни боятся пауков, другие крыс, третьи змей… Похоже, наш новый знакомый обмирает от страха при слове «чума». Страшится её до визга, до дрожи в коленках, до истерики. Еще минута – и он стал бы вымывать воображаемую заразу изо рта. Теперь, наверное, до самой смерти будет курить только свои. Если, конечно, не бросит…
Быстро собрав рюкзаки, мы прошли в огромный семиэтажный корпус, и началось оформление по всем правилам канцелярского искусства…
Сначала был бег по кабинетам с рюкзаками, затем мы сдали их в камеру хранения и дальше двигались налегке. Сопровождающие нас в этих странствиях медсестры сменялись настолько часто и были так похожи друг на друга, что я вскоре перестал их различать.
Однако всё когда-нибудь заканчивается. Примерно через пару часов мы с Геной оказались в шестиместной палате на третьем этаже, где были две свободные койки: одна – слева у окна, другая – справа у двери.
– Устраивайтесь, – сказала последняя из сопровождавших нас в этих странствиях медсестёр-близняшек и убежала.
Мы переглянулись.
– Окно или дверь? – спросил я скорее по привычке.
– Окно, – быстро ответил Гена. – Будем разыгрывать?
– Нет, – я решительно шагнул к правой койке и сдвинул на угол синее «больничное» покрывало. – Не будем.
На соседней кровати кто-то тихо похрапывал, завернувшись в одеяло с головой.
Вскоре из коридора послышался шум приближающихся голосов. Они перебивали друг друга, о чем-то горячо спорили. Судя по часто повторявшейся фамилии Дасаев, обсуждали последний матч «Спартака». Похоже, больничный люд смотрел в холле телевизор.
Через полминуты в палату радостно ввалились два молодых парня в серых пижамах с чёрно-белыми штампами на воротниках, а за ними – широкоплечий стройный мужчина лет тридцати в синем спортивном костюме дорогого покроя.
– О-о-о… Новенькие! – радостно воскликнул он. – Будем знакомы! Я – Василий! Вася, значит. Это – Иван, а вот он – Тимур. Ну, а вас как звать-величать?
Пока мы представлялись, из коридора раздалось дружное цоканье каблучков.
– Михалыч… – Вася подошел к спящему соседу и потряс его за плечо, – Семё-о-о-н, обход начался, просыпайся!
Из-под одеяла показалась всклокоченная голова с заспанными глазами. На левой щеке пролегли длинные алые полосы, повторяющие складки ткани на подушке. Руки поднялись к плечам, на миг задержались там и резко разошлись в стороны.
– Э-э-эх, как жить-то хорошо! – хриплым голосом провозгласил безусый тезка Буденного.
***
После обхода мы стали знакомиться уже по-настоящему – неторопливо и основательно, как оно и положено в клинике, где людям абсолютно некуда спешить.
Иван и Тимур оказались солдатами из воинских частей Московского округа. На Генин вопрос: почему попали в больницу, а не в госпиталь, оба только плечами пожали – начальству, мол, виднее… Иван – житель одной из саратовских деревень, искренне и простодушно «косил» от службы, стараясь задержаться в клинике как можно дольше. Тимур – уроженец солнечного Узбекистана – ко всему относился сдержанно: обратно в часть не рвался, но и в больнице остаться не стремился. Типичный образец восточного фаталиста: спокойный, холодный, беспристрастный…
Оказалось, что Василий – бывший борец, не так давно распростившийся с любимым делом. Второй год работает на «хлебной» должности грузчика мебельного магазина, куда его устроили бывшие товарищи по команде. Тоску по большому спорту глушит периодическими загулами, в результате одного из которых он здесь и оказался.
Семён Михайлович – физик, доктор наук, что всплыло во время его беседы с главврачом, работает в НИИ, названия которого он нам не сообщил, а на вопрос о специальности ответил кратко: «теоретическая физика».
Все, кроме нас с Геной, поступили с пищевыми отравлениями различной степени тяжести. Первым три недели назад сюда доставили из части Ивана. Последним вчера вечером прибыл на «скорой» прямо с банкета Семен Михайлович.
Общую беседу прервал завтрак, потом к доктору наук заглянули жена с дочерью, и, чтобы не мешать их встрече, все остальные вышли из палаты. Иван умотал смотреть телевизор, а Василий повел нас с Геной на экскурсию по территории больницы. Тимур тоже решил прогуляться. Однако уже через четверть часа он незаметно отстал от компании. Произошло это в самом глухом и заброшенном углу парка. Некоторое время мы шли молча. Затем Василий решительно повернул назад.
– Каждый раз он здесь уединяется, а зачем – непонятно. Любопытно посмотреть, что делает?
Не знаю, зачем пошел с ним Гена, а я просто за компанию. Мы прокрались между деревьями и, выглянув из-за подстриженного кустарника, увидели своего соседа. Тимур сосредоточено метал в дощатый забор больницы изящный чёрный нож с широким лезвием и тонкой рукояткой. Затем он стал совершать им какие-то замысловатые движения, напоминающие то гимнастические упражнения, то танцы с оружием. Мы молча вернулись на дорожку тем же путем, что и пришли.
– Дурью мается пацан, – покрутив пальцем у виска, усмехнулся отставной борец.
И мы двинулись дальше. На подходе к своему корпусу Василий сказал, что ему пора немного побегать – пару-тройку километров, не больше. Потом двинется на спортплощадку… Мол, не может он без физической нагрузки, привык за столько лет. Гена согласился составить ему компанию, а я поднялся наверх.
Семен Михайлович читал какую-то рукопись, периодически делая пометки на полях. На прикроватной тумбочке стопкой лежали журналы, самые разные – от банального «Кванта» до сборников Академии наук. Рядом стояла открытая бутылка «Боржоми».
Мои глаза поневоле стали присматриваться к стопке… Взятый в экспедицию «Наследник из Калькутты» был прочитан уже на три раза. Ключевые главы я мог цитировать по памяти целыми страницами, и потому оставил книгу в рюкзаке… Дурак! Сейчас предложил бы её здесь кому-нибудь на обмен… Дня на два или на три.
– Можно? – спросил я, указав на один из «Квантов».
Семен Михайлович удивленно поднял бровь.
– Ты же географ, неужели физикой интересуешься?
Это меня задело. Почему-то вспомнился Упоров. Тоже ведь доктор, тех же физмат наук, но для него я – человек, мало того – специалист, а тут…
– Да нет, буквы знакомые решил поискать. А вообще-то я метеоролог, специалист по физике атмосферы. Правда, будущий… Так вы позволите?
– Да, конечно… – смутился Семён Михайлович. – Смотри, если хочешь.
Я стал перелистывать журнал. Когда-то давно, ещё в школе, он помогал готовиться к олимпиадам. Но зачем «Квант» взрослому человеку с докторской степенью?
Одна из задач была помечена галочкой. И я решил тряхнуть стариной.
«По дну реки протянут пятидесятижильный кабель, все провода – в изоляции одного цвета. Сколько раз нужно электрику переплыть в лодке реку, чтобы промаркировать каждую жилу кабеля, используя лампочку, аккумулятор и паяльник?»
Первое решение пришло практически сразу. Можно спаивать провода последовательно один за другим, каждый раз переезжая с берега на берег. Потом я решил вести соединение одновременно с двух сторон, но с интервалом в одно сочленение, чтобы не запутаться. Дальше число параллельных процедур росло, а количество поездок уменьшалось. Постепенно оно сократилось до семи. Но что-то в этом варианте меня не устраивало… Уж больно громоздким получался ответ, ему явно недоставало простоты и изящества.
Я поднял глаза от журнала. Пока решал задачу, в палату вернулся Тимур. Он лежал на кровати и смотрел в окно. Семен Михайлович продолжал читать.
– Ну, как задачка? – спросил он, не отрываясь от рукописи. – Сколько раз через реку переплыл?
И тут меня осенило… Ведь это же так просто!
– Два раза, – бормочу внешне спокойно, хотя внутри всё буквально взрывается от счастья.
Вот так и выпархивают голыми из ванны, вопя «Эврика!!!» изумленным согражданам.
– Как два? – Семён Михайлович отложил в сторону рукопись. – Только туда и обратно?! Странно… У меня больше получилось.
– Это потому, что вы провода звонили только при спайке, а можно еще и при размыкании. Вот, смотрите! – я нарисовал карандашом схему на тетрадном листочке и показал соседу.
– Гм… – возразил он. – Но даже в этом случае нужно три поездки: убедиться, что первый номер на одной стороне – не пятидесятый на другой!
– Но ведь можно же его предварительно заземлить!
– Ну, да… Конечно! – Семён Михайлович обрадовался новому решению, как ребенок долгожданной игрушке. – Так всё просто. А вот тут, – достал он из стопки следующий «Квант», – тоже есть задачка интересная. Хочешь посмотреть?
– Да, с удовольствием. Мне же сейчас делать нечего. Но вам-то они зачем? Ведь не для работы же! Тогда для чего?
– Вот именно, что для работы! – он заметил удивление на моём лице и пояснил. – Вся моя работа в институте – по сути своей – бесконечное решение трудных задач. И мозги нашему брату-ученому нужно постоянно тренировать! Это так же как спортсменам – мышцы накачивать.
***
Иван заявился в палату довольный, как просватанная дурнушка… И таинственный, как граф Монте-Кристо. Наверное, нашел ещё один способ задержаться в клинике. Следом за ним пришли Вася с Геной. Вася схватил полотенце и снова скрылся за дверью, а Гена развернул одну из принесенных с собой газет и углубился в свежие новости.
Я пытался понять, как решить следующую задачу. Но голову, как назло – словно ватой набили… От нечего делать я принялся перелистывать страницы журнала.
– Отдыхаешь? – спросил Семен Михайлович. После истории с кабелем он ко мне явно подобрел. – Может, в шахматы сыграем?
– Нет, спасибо. В них я играть не умею, только проигрывать.
– А что так?
– Да уж как сложилось: начал учиться в пять лет, а в семь уже бросил. С тех пор практически не играл. Так что это – с кем-нибудь другим.
– Я немного умею, – внезапно повернулся к нам Тимур.
– Ну, давай попробуем! – полез в тумбочку Семён Михайлович.
Через четверть часа вокруг них собралась вся палата. Похоже, Тимур действительно играл не очень сильно. Количество белых фигур на доске уменьшалось с каждой минутой. Семен Михайлович уже дважды предлагал ему сдаться, но упрямый узбек был невозмутим. «Выигрывают только после слова «мат», – оба раза отвечал он. Его давили с фронта, обходили с флангов, Тимур держался из последних сил. Немногочисленные белые фигуры одна за другой падали вокруг своего короля. И вдруг совершенно неожиданно забытая всеми ладья рванула вдоль края доски. Шах. Семен Михайлович сдвинул черного короля в сторону. Следом за ладьей с другого фланга прыгнул слон. Мат.
Вторую партию Тимур проиграл и уступил место Гене. Тот быстро сдал все четыре и вернулся к своим газетам. Семен Михайлович убрал шахматы и снова открыл рукопись.
– Вот чёрт! – Гена попытался развернуть «Советский спорт». – Вечно у них страницы не разрезаны, а я нож в рюкзаке оставил. Одолжите, у кого близко!
Тимур вытащил из тумбочки черный нож, который мы видели у него утром, и передал Гене… Казалось, бумага расходится сама-собой, стоит только чёрному лезвию к ней прикоснуться. Складки на листах Гена разрезал за пару секунд и вернул нож обратно.
– Можно посмотреть? – подошел к Тимуру Вася.
– Да, конечно, – ответил тот, развернув нож рукоятью вперёд.
Вася взвесил его на руке, проверяя баланс. Примерился к узкой костяной рукояти, внимательно осмотрел чёрное кованое лезвие.
– Сталь хорошая, а сам нож – барахло! Толку от него в настоящей заварухе мало.
– Отчего же мало? – удивился Тимур.
– Да потому, что ты этим ножом мне ничего сделать не сможешь. Абсолютно… Ну, вот – ударь! Сам убедишься.
Тимур как-то по-особому посмотрел на него.
– Но я же не хочу тебя убивать.
– А у тебя это и не получится, – снисходительно улыбнулся Вася. – Бей-бей, не бойся!
– Нет, – Тимур аккуратно положил нож на тумбочку и принялся сворачивать в рулон старую газету. – Пусть лучше это будет нож! Как будто бы…
– Ладно! Давай так, если трусишь, – Василий несколько раз расслабленно потряс руками, расставил ноги на ширину плеч, чуть-чуть согнул колени, театрально напружинил руки в локтях. – Я готов, бей!
И Тимур нанес удар. Правая рука держала газету в положении «рукоять снизу», но траектория была очень замысловатой. А движение – молниеносным… Доля секунды – и свернутая трубкой бумага уткнулась в горло Василия, в паре сантиметров от ключицы. Глаза спортсмена широко раскрылись от удивления.
– А ну давай еще раз! – хрипло рявкнул он.
Противники снова заняли исходное положение. Тимур перехватил газету хватом «рукоять сверху». Василий преобразился. Мышцы заметно напряглись, губы сжались в яростную щёлочку. Он больше не дурачился. Он был готов проявить всё своё мастерство.
– Бей! – в голосе явственно звучала жажда реванша.
Еще один молниеносный бросок… Теперь воображаемое лезвие, описав длинную кривую, уперлось в печень противника.
– Обалдеть! – тихо произнёс Гена, и мы все были с ним согласны.
Тимур отбросил газету на стол. Спокойно вернул нож в тумбочку и сел на кровать.
– Ничего не понимаю, – удивлению Василия не было предела. – Я самбо двадцать лет занимаюсь. Первенство Федерации [24] выигрывал. На Союзе бронзу брал, два раза. А ты меня, как сосунка, сделал! Где ты технике такой выучился?
– Меня дед ножевому бою учил. Он – воин, в молодости лихим сарбазом был, басмачом по-вашему.
– Это бандитом, что ли? – переспросил Гена.
– Хм, бандитом… – Тимур усмехнулся одними губами. – Таким же, как Ланселот? Тогда – да, конечно! Басмачи были профессиональными воинами, как рыцари средневековья, только работали не за доход с земли, а за звонкую монету. При найме на службу каждый демонстрировал нанимателю свое боевое мастерство: экзамен сдавал, если по-современному. В число обязательных предметов входили: стрельба из ружья, фехтование на саблях и ножевой бой. Так что тем ударам, которые ты пропустил – не одна сотня лет. Кстати, у тебя техника отличная, с ней можно за пару дней научиться эти удары перехватывать. Но есть и такие приемы, которые позволяют человеку с ножом быть сильнее любого безоружного. Причём, вне зависимости от уровня подготовки.
– Покажи, если не секрет! – мне было очень интересно увидеть неведомое искусство.
– Хорошо, – Тимур снова вытащил нож из тумбочки. – Смотри.
Он встал с кровати. Обе руки поднялись на уровень груди и замерли. Больше не дрогнул ни один мускул, но нож, ещё мгновение назад зажатый в левой ладони, вдруг, будто по волшебству, оказался в правой. Руки начали медленно двигаться. Они расходились и сближались, опускались и поднимались. Нож при этом перепрыгивал из одной в другую с такой скоростью, что эти перемещения казались телепортацией. Движения рук стали ускоряться – лезвие ножа появлялось то сверху, то снизу от сжатого кулака. Тимур остановился.
– Удары при этом могут наноситься из любого положения еще до того, как противник поймет, в какой руке нож и откуда ждать нападения, – прокомментировал он эту маленькую демонстрацию.
[23] болгарские сигареты с фильтром, очень популярные в советские времена
[24] имеется в виду чемпионат Российской Федерации. Из пятнадцати союзных республик, входивших в состав СССР, только она официально носила название «федеративной» (Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика – сокращённо РСФСР)
