Непопулярные заметки по поводу нашумевшего спектакля
Режиссер, работающий с драматургическим шедевром, должен знать с самого начала: пьеса простит ему запальчивый и неверный ход мысли, рискованное толкование, ложную идею. Но несерьезности намерений (особенно если она соединяется с агрессивностью) шедевры не прощают.
Александр Соколянский
А не замахнуться ли нам на Вильяма нашего Шекспира?
Пьеса Островского «Гроза» при всей ее известности и растиражированности остается, не побоюсь этого слова, Terra Incognita русской литературы. И пресловутая хрестоматийность ни коим образом этот загадочный остров не опошлила. Спроси вчерашнего школяра, о чем пьеса, и он вряд ли выдаст что-то членораздельное, кроме затертого штампа: «Катерина – луч света в темном царстве». А что это за царство такое, и почему именно Катерине выпала честь работать в нем прожектором, — об этом стыдливо умолчит. В памяти большинства выпускников Катерина в лучшем случае остается невнятным образом странной-престранной женщины, которая все страдала-страдала, болезненно вопрошала у уважаемой публики, отчего люди не летают как птицы, а потом решила повторить над городским обрывом подвиг Икара, но крайне неудачно.
А вот театральные режиссеры, в большинстве своем, пьесу «Гроза» любят. И охотно ставят на театральных подмостках. На афишах погодинского театра «Гроза» гремела не единожды. Еще в 1940-м году известную пьесу поставил в Петропавловске главный режиссер театра А. Ковалевский (он же сыграл роль Тихона Кабанова). Примечательно, что в этом спектакле играла будущая прима театра Тамара Кучина в небольшой роли Женщины.
Наверное, многие петропавловцы запомнили «Грозу» в постановке 1964-го года. В спектакле заслуженного артиста Казахской ССР Н. Найденова блистали такие звезды погодинского театра как народный артист П. Рогальский, Т. Артюхова в роли Кабанихи, С. Скворцов в роли Бориса и Е. Иванчук в роли Катерины. Так что, новой постановкой погодинцы лишь подтвердили преемственность артистических поколений и свое репертуарное пристрастие к старой доброй классике.
Мексикано сериало
Интерес именно к этой пьесе Островского очень даже понятен. «Гроза» — трагедия в чистом виде, этакий эликсир трагедии. Как «Антигона» Софокла или «Медея» Еврепида. Идеи вины и греха в пьесе Островского настолько сильны, что на первый план восприятия невольно выходит сущность «Грозы» как пьесы христианской. Ставить ее можно в разных тональностях. И как почти библейскую притчу о мятущейся человеческой душе, и как социальный трагифарс, и как соло беспредельного человеческого одиночества. А можно увидеть «лав стори» и вывести на первый план, что и сделал режиссер-поста-новщик Тимур Каримжанов. В его интерпретации «Гроза» даже не столько история любви, сколько история страсти. Играя запретную любовь, актеры Ирина Пашкина (Катерина) и Роман Лахтин (Борис) дают такого жару, что перед этой кипящей лавой меркнут любовные сцены из мексиканских сериалов. От напора чувств рамки сценического простран-ства трещат по швам. Лавина выплескивается прямиком в зрительный зал. В порыве томления Катерина даже пускается вскачь между зрительскими креслами за своим ветреным любовником. Тот – наутек. Зрители украдкой хихикают, но в целом довольны: когда еще увидишь такое представление?
Градус эмоционального накала крепчает, доходя до крайней точки кипения, но вдруг в самый опасный момент, когда актеры рвут страсти в клочья, вдруг осознаешь, что вся эта «зубодробильня» тебя, почему-то, совершенно не трогает. Действо, кипящее на сцене, как гроза, идущая за самым дальним лесом. Вроде, страшно, а не пугает. Громко, ярко, эффектно? Бесспорно, но не более того. Внешние спецэффекты так и остаются сугубо внешними, внутри от них ничего не екает, душа не вздрагивает, сердце не обрывается.
Почему так? Давайте попробуем разобраться.
Причина первая. Несоответ-ствие драматического материала форме его сценической подачи. «Гроза» — пьеса психологическая, то есть исследующая (ключевое слово) характеры героев, их взаимоотношения между собой в динамике. Что происходит в душе внешне благополучной купеческой жены Катерины, какой внутренний ад приводит ее вначале к бунтар-ству, а затем к трагическому финалу? Думается, режиссер, берущийся за столь хрестоматийный и внутренне очень драматический материал, должен быть в известной степени исследователем, препарирующим самые тонкие оттенки смысла. Для того, чтобы попытаться ответить на самый главный вопрос: «Как у забитого, придавленного средой и обстоятельствами суще-ства рождается такой удивительной силы и мощи протест?». Настолько мощный, что перед ним и страх могилы меркнет. Увы, постановка Тимура Каримжанова меньше всего претендует на лавры исследовательской драматургии.
Причина вторая – ставка на внешний эффект. Бесспорно, спектакль получился красивым: прекрасная музыка в исполнении оркестрантов, впечатляющая сценография Сангата Яруллина, потрясающей красоты костюмы Светланы Таныгиной. Но за яркой картинкой, на мой взгляд, теряется главное: пьеса ставит вопросы, а зритель их не находит. Похоже, и самому режиссеру-постановщику дела нет до того, почему красивая молодая Катерина выходит замуж за жалкого полуспившегося Тихона Кабанова? Ведь не силком же ее, в самом деле, за него выдали? И за что она полюбила столь беззаветно молодого племянника Дикого Бориса? Ведь, если вспомнить текст пьесы, они и словом друг с другом не перемолвились? Чем Борис так поразил воображение бедной провинциалки? И почему в финале Борис, все-таки, покидает свою возлюбленную? Смалодушничал, струсил или срочные дела позвали в дорогу?
Основы сопромата
Вопросов много, ответов на них нет, единая картинка в итоге разваливается на сотни рябящих в глазах пазлов… Может, виной этому так называемое «клиповое мышление». Ну приучили нас так думать и воспринимать информацию – разрозненно, фрагментами. Казалось бы, чего проще: крупным планом страдающие глаза Катерины, раскаты грома, пыльная провинциальная окраина, тоска, мухи, смерть… А зритель дальше сам додумает, свяжет мелькающие клип-кадры воедино… Кто скажет, что такой подход не имеет права на существование? Имеет, конечно. Только вот материал выбран слишком специфический. Сопротивляется пьеса такому клиповому прочтению. А сопротивление материала – штука серьезная, вон даже у физиков спросите.
С точки зрения не слишком искушенного зрителя, не привыкшего ко всякого рода психологическим «копаниям», спектакль получился эффектный, вызывающий, противоречивый и мощный. Если кто-то чего-то и недопонял, то это, может, и к лучшему. После спектакля остается ощущение большой катастрофы, неискоренимой беды. Этот шквал безумно тяжело играть актерам. Они выкладываются, выворачивают себя так, что (не дай Бог!) могут надорваться. Особенно это касается исполнителей ролей несчастливых любовников — Ирины Пашкиной и Романа Лахтина.
Погодинская «Гроза» со всеми ее очевидными для автора «минусами» и недосказанностями, конечно, будет иметь успех у зрителя. Победителей не судят: и театр, и режиссер вправе считать, что зрительский успех — это самое главное, а недовольство критиков – из серии «собака лает, караван идет». Однако, критик – он на то и критик, что видит чуть глубже и чуть дальше, чем массовый благодушный зритель. Может быть, это оценка прозвучит резко, но новая постановка «Грозы» Островского стала, на мой взгляд, тем самым гвоздем в крышку гроба психологического театра. Театра для думающего зрителя. Театра как кафедры (по Гоголю), с которой можно много сказать миру.
На смену ему пришел и окончательно утвердился театр-шоу, театр для визуалов — яркий, красочный, эффектный. Не могу сказать, что это однозначно плохо. Наверное, это все-таки веление нового времени и нового зрителя. Театр перестал быть высшей инстанцией для решения жизненных вопросов. И если кому-то (как автору этих строк) от этого становится несколько неуютно – это, как говорится, его проблемы.
Вера ГАВРИЛКО