Мне кажется, в армии самым «любимым персонажем» является прапорщик, да не каждый, а именно отвечающий за вопросы дисциплины. Так уж мне повезло, что я встречал их на разных армейских базах, но все они имели общие черты, как внешние, так и внутренние, подчёркивавшие их характер.
По внешним признакам израильского расара, а именно так я их буду в дальнейшем величать, можно обычно отличить формой с иголочки, занавешенной в области груди множеством знаков отличия, зеркально отполированными армейскими ботинками, прямой осанкой и, зачастую, шикарными усами, уносящими нас воспоминаниями к модам английского мандата. Одним словом – перед вами Герой! Внутри каждого такого Героя, независимо от роста и телосложения, живёт и благоденствует Наполеончик.
Действительно, обычно командиром базы является офицер высокого ранга, в прошлом имеющий боевой опыт и сейчас занимающийся военными делами, делегируя расару многочисленные административные полномочия, в частности – дисциплину, кухню, имитацию травы зелёным по песку. А будет командир в отлучке в центре или на боевой позиции, расар и вовсе остаётся единоличным хозяином, начиная строить всех и вся. Отношения с армейским врачом обычно выстраиваются всё же с позиций взаимного признания сил, если и не паритетного, то близкого к тому. Но бывают и осечки, требующие от врача немедленной, хирургически выверенной операции для восстановления внутриармейского статуса.
Некоторое количество лет назад меня попросили провести воинские сборы не в любимом мною Хевроне, а в Газе. Причем подразумевался вовсе не курортный отдых на побережье в пятизвёздочном отеле города Газа. Армейская база в южной части сектора, хоть и выглядела приличной, на элитный отель не тянула. Но надо было сменить коллегу, я в тех местах ещё не бывал. И я поехал.
Познакомившись с командой моих помощников, военных санитарок и секретарей, я зажил полноценной жизнью, почитывая прихваченные с собой принты медицинских статей и худлитературы, составлявшие большую часть моего багажа. Завтрак я зачастую просыпал, а обедать ходил вместе со всем поликлиническим коллективом. Но в день, о котором пойдёт речь, разбирая особо заковыристую статью, я пропустил момент выдвижения к армейскому общепиту, а потому запоздало повлёкся туда один. Заглянув в общую солдатскую столовую, я обнаружил толпу народу, но не своих «деток». Пожав плечами, развернулся и, обойдя здание, зашёл в него через офицерский вход. Собственно, я офицер, но до того мне не приходилось ходить в столовую без ребят, которые, естественно, принимали меня «на своей половине». Вооружившись подносом, я направился было к раздаче. Не тут-то было! Я вдруг упёрся в чей-то живот. Запрокинув голову, я произнёс слова извинения стоящему супротив меня великану и попытался обогнуть его. Напрасный труд! Расар (а погоны вкупе с шикарными усами указывали на это) сделал такой же шаг вбок.
— В чём дело? – спросил я.
— Ты кто таков будешь? – ответил расар.
— Я сменный врач, д-р Тимкин, погоны на мне, прикомандирован к вашей базе на ближайший месяц, а ты вот кто такой, что не даёшь мне продвинуться к еде? – прапор меня разозлил своей бесцеремонностью.
Расар помолчал пару секунд, переваривая ответную нелюбезность, после чего поразил меня в печень заявлением, что на его базе резервисты, даже офицеры, совершают обеденный акт лишь в солдатской столовой.
В короткой перепалке я указал ему на неправомерность подобного приказа, но расар стоял на своём. Я не просто разозлился, а был взбешён, напророчив расару, что ему ещё придётся поднести мне полный обед в поликлинику. Выпалив сентенцию ему в лицо, я развернулся и вышел.
Я вновь обошёл здание и, зайдя в солдатскую столовую, огласил в связи с вопиющей наглостью расара базы беспрецедентную акцию: больничный лист каждому, обратившемуся ко мне с жалобой на здоровье.
Засим, ретировавшись в поликлинику, я стал ждать. Прибежали санитары и попытались зафиксировать меня, рассказывая легенды и мифы о страшном расаре древнего Израиля, но вожжа крепко попала мне под разные части тела. А в предбаннике тем временем уже появились первые желающие. Опрашивая наводящими подсказками, я тщательно заполнял карточки «больных», находя для каждого доброе напутственное слово и два-три дня больничных. Надо иметь в виду, что больной, находящийся на базе в секторе Газа, должен обратиться к расару, чтобы тот организовал выезд солдата домой — к маме на бульонный курорт. Как и ожидалось, минут через пятнадцать ко мне в кабинет без стука ворвался наш Герой. Теперь горел он. Я же, развлекаясь, уже успокоился, поэтому бесстрастно спросил его, какое право он имеет врываться в кабинет врача без стука во время осмотра. Он стал трясти передо мной «вот этими паршивыми бумажонками», которые я недавно столь любовно выписывал от руки. Пришлось объяснить господину прапорщику, что ежели тот болен, то может записаться на приём, поскольку после предыдущей встречи принимать его без очереди я не готов. В любом случае ему следует немедленно выйти вон!
— Да я тебя под суд отдам!!! – заорал расар в ответ, мягко оттесняемый от меня своими же помощниками.
— Ты? Офицера? Может быть, ты и врача другого найдёшь для проверки моих диагнозов? – Я рассмеялся. – Вон отсюда! И запомни: тут у тебя голодный по твоей милости офицер, и пока ты лично не принесёшь мне полный обед, я буду продолжать лечить так, как подсказывают мне мои знания и совесть.
Минут через пятнадцать мне перезвонил командир базы, находившийся где-то далеко у начальства. Учтив он не был, но беседовал со мной гораздо вежливее предыдущего оратора, зная, что я, вообще говоря, сменил их врача добровольно. Я намекнул, что в отсутствие отца-командира на базе образовалась некая эпидемия. Конечно же, я не стал докладывать ему о моей яркой и запоминающейся речи в солдатской столовой, но мягко напомнил, что подобная сегрегация по чинам идёт в разрез с духом и буквой ЦАХАЛя. В заключение пожаловался, что расар оскорбил меня несколько раз, оставил голодным, и я требую от него извинений в форме принесённого им лично обеда. Командир базы, похоже, неплохо знал своего подчиненного, а потому пообещал мне что-нибудь придумать, взамен предложив побороть внезапно возникшую эпидемию своими силами, без потерь в личном составе базы. Тут уж и я обязался пораскинуть по этому поводу мозгами.
Ещё через десять минут в кабинет постучали — я пригласил войти. Санитарка открыла дверь, за ней возник расар с подносом, разве что компот, этот гад, не предложил мне. Сам, небось, выпил по запарке. «Хозяин базы», плотно притворив дверь, стал тихо толковать мне, что мы, мол, братишка, оба погорячились, а теперь — сульха (мир-дружба-жвачка). Мне этого было недостаточно, распахнув дверь, я громко переспросил расарчика, правильно ли я расслышал, что он приносит мне свои извинения за допущенный «радушный приём»? Потому что завтра я собираюсь совершить еженедельную проверку кухни и, если найду там непорядок (а покажите мне такую кухню, где работают в условиях стерильности), то закрою её к чертовой матери и посажу всю базу на армейский сухпаёк. Я поинтересовался, есть ли на базе достаточно тех пайков и не стоит ли мне уже сейчас озаботить приданных санитаров организацией их на завтра для нужд личного состава поликлиники. Расар напоминал варёного рака, опять же и усы у него топорщились. Он вынужден был принести свои извинения, но злобу затаил. Что уж правду скрывать! Ведь ещё Александр Сергеевич Пушкин говаривал:
— «Вознёсся ты главою непокорной», но всё же иногда надо спускаться оттуда!
Дембельские рассказы: Прапорщик он и в Израиле прапорщик
522.
