Ставки на спорт 
Монастыри на Руси в древние времена были духовными центрами, в которые обращались не только простые русские люди, но и цари, чтобы укрепиться в своих начинаниях. Среди многих славных монастырей Руси есть древний Николо – Угрешский монастырь, о некоторых малоизвестных мгновениях его насыщенной истории мы хотим рассказать.
Мало кто знает, что Пётр I, вынашивая свой план постройки Российского флота, ездил за советом в Николо – Угрешу. Вот, что пишет об этих событиях поэт Валерий Аушев в своём стихотворении «Ботик юного Петра»:
«…С благочестием монахи
В монастырь Петра ведут,
И народ в почтенном страхе
Расступался там и тут:
– Царь – то прибыл к нам водою,
По реке, и иже с ним,
А теперь его святою
Мы водою окропим!
…
Помнит древняя Угреша
Те петровские суда.
Как – никак отрадно всё же,
Не забыл ещё народ,
Что и здесь рождался тоже
Наш российский славный флот».
На иллюстрации Пётр I плывёт в Угрешу с адмиралом ещё потешного флота Патриком Гордоном.
В годы нашествий завоевателей за стенами монастырей укрывался русский люд и все кто мог, включая монахов, поднимались на крепостные монастырские стены держать оборону от врагов. Но древнему Николо – Угрешскому монастырю довелось принимать у себя беженцев и защищать их тогда, когда внешнего иноземного нашествия не было.
Монастырь предоставил кров митрополиту Московскому Макарию. Вот, что пишет Иерей Андрей Колганов: «На Угреше с октября 1917 года жил на покое митрополит Московский Макарий (Невский – Парвицкий). … После февральской революции многие видные архиереи лишились своих кафедр. Владыке Макарию были предъявлены различные надуманные обвинения и по назначению Синода определено жить в Николо – Угрешском монастыре, куда он прибыл в начале октября 1917 года и поселился в Архиерейском доме».
Митрополит Макарий в Николо-Угрешском монастыре. Фотография примерно 1920 г.
Архиерейский дом. Начало XX в.
Вместе с митрополитом Макарием в годы революции, мужской Николо – Угрешский монастырь приютил в себе целую колонию, состоявшую из: института благородных девиц, кадетского училища мальчиков и приюта для матерей с малолетними детьми.
Иерей Андрей Колганов пишет: «С 1918 года детская колония Наркомфина и монашеская артель вместе занимали постройки бывшего монастыря, что зафиксировано в акте оценки его владений от 8 августа 1923 года. Однако уже в августе – октябре 1924 года в результате хозяйственных споров между Московским отделом народного образования (МОНО) и Московским отделом здравоохранения (МОЗО) земли, имущество бывшей детской колонии и трудовой общины монахов были переданы в ведение МОНО с целью создания Красного детского городка со значительно большей численностью детей, чем предыдущая колония. В 1925 году руководство МОНО и Красного детского городка стало настойчиво выселять монахов из обители…».
Свидетельство об институте благородных девиц в стенах Николо-Угрешского монастыря можно найти в книге «Эда Урусова — актриса из княжеского рода».
Рисунок М. Осоргиной, княжна «Эда Урусова», 1922 год.
Воспоминания Эды Урусовой (из книги, стр.11): «…Мы жили в монашеских кельях, учились, и нас кормили. Монахи там ещё оставались. Был большой монастырский яблоневый сад, куда мы, конечно, забрались, и директор колонии устроил нам страшный разнос. Но самое главное, там я сыграла свою первую в жизни театральную роль.
Был поставлен спектакль „Борис Годунов“, и мне досталась роль Григория Отрепьева. Спектакль шёл в келье, и на нас были настоящие монашеские одеяния…». Там же приведены слова ещё одной воспитанницы, Ляли Гундыревой (стр.11)
«Находясь в колонии, я закончила там школу. Это было в 1922 году… Наш выпуск стал последним». Выпускницы этого института благородных девиц должны были составить элиту буржуазной России после скорого падения советского строя. Однако в 1922 году сам институт и вся колония были ликвидированы окрепшими коммунистами. Образование, полученное в институте, не соответствовало советскому стандарту.
Сохранилось письмо ещё одной выпускницы этого института Варвары Кузьминичны Чуренковой от 22 мая 1993 года, адресованное Святейшему Патриарху Алексию II, которое находится в Дзержинском историко-краеведческом музее. В нём она пишет о своей жизни в институте: «Я попала в Угрешский монастырь под Москвой весной 1918 года. Это было очень красивое место. Монахи тогда ещё вели свое хозяйство: был сенокос, большая пасека, монастырские большие фруктовые сады. В основном колония состояла из детей светского сословия, которые все имели родителей. Жили мы в прекрасных гостиницах, летних и зимних, и каждая имела свое название. Дети дошкольного возраста жили с родителями, учащиеся жили в интернате. У нас были воспитатели и учителя, которые раньше работали в светских домах или преподавали в гимназиях. Нам было предоставлено много разных игр. Нам преподавали ритмику, была учительница по музыке… — всего не перечислишь. В ограде монастыря находился небольшой дом, в котором жил митрополит Макарий. Он был парализован, его возили в кресле-коляске прекрасные женщины, очень опрятные. Мы, дети, ходили к митрополиту. У него вокруг дома была застекленная веранда. Он нас благословлял. Мы становились вокруг его кресла на колени и пели ему: „Был у Христа-Младенца сад“. Он очень любил, когда мы ему пели, и давал нам маленькие иконки. В этом доме была небольшая церковь, и мы пели там заутреню, а на Пасхе и обедню. Регентом был наш завхоз колонии. И тут же в доме была звонница. И я очень любила звонить в эти колокола — вплоть до мозолей. Из дома митрополита был ещё один выход в большой фруктовый сад. Там росло все, вплоть до орехов. Нас неоднократно пускали в этот сад…». Варвара Кузьминична также вспоминала о костюмированных праздничных рождественских маскарадах, костюмы для которых девочки изготовляли сами. Зимой воспитанницы катались на лыжах, и на коньках на замёрзшем пруду. Родители часто приезжали их навещать, привозили гостинцы. На каникулы девочки уезжали домой.
Но, несмотря на благостные воспоминания Варвары о жизни в монастыре в письме митрополиту, девочки отнюдь не были ангелами. Вот какую запись оставила в альбоме подруги одна из пяти обитательниц комнаты институтского общежития, в которой жили: Эда, Варя и автор записи — Оля.
Запись Оли Бесоновой в альбоме воспитанницы В. К. Чуренковой:
«Дорогая Варьюшка!
Ты уезжаешь, и Бог знает, увидимся ли мы когда-нибудь… Но я буду очень часто вспоминать колонию, а в особенности нашу комнату. Милая Варрава (бандит из Нового завета — прозвище Вари в институте) не забывай меня!!!!
Вспоминай, как мы дрались, ссорились, гуляли. Помнишь ли, как мы друг друга звали? (Бэби, Курилкин, Цыпя и т. д.). Варюшка, будь умница.
Одна из 5ти бэбсей. Оля Б. Николо-Угреша 19.05.1922»
Несколько слов о том, как сложилась судьба Эды и Вари после окончания института. Вот как рассказывает о судьбе Эды Урусовой Станислав Лекарев:
«Своим дворянским происхождением Эда Юрьевна никогда не кичилась. В советское время такое следовало скрывать. Было что скрывать молодой актрисе Эде Урусовой, которая многого достигла, но могла бы достичь большего, а могла и погибнуть в молодые годы. Дарование Эды Урусовой было бесспорным. Эда Урусова, которая выделялась не только величественной осанкой, красотой, статью, талантом, но и образованностью. В ней был врожденный аристократизм, то, что называется породой. Красивейшего тембра голос, прекрасная русская речь. Она была негласным лидером. Об этом вслух не говорили, но признавали безоговорочно. Ее посадили в 1938 году. Она собиралась ехать с театром на гастроли. Ее сняли прямо с поезда. Муж уже сидел. Очень сильная женщина, умеющая за себя постоять, прошла через Лубянку и Бутырку. Пробыла в лагере и ссылке долгих 17 лет. Лишь в 1956 г. после реабилитации смогла добиться через Министерство культуры, чтобы ее вновь приняли в Театр им. М. Ермоловой. Теперь, когда все осталось позади, можно было не скрывать свое происхождение. Она обижалась, когда ее величали княгиней. Поправляла, говоря, что княгиня – это жена князя, а она дочь князя и потому – княжна. В одном из последних выступлений по поводу своего юбилея она сказала: «Я счастлива, что судьба подарила мне профессию актрисы. Даже в самые суровые годы моей жизни я не расставалась с ней».
Хочется добавить, что в последние годы жизни в СССР люди стали остро ощущать в своей жизни и в отношениях между людьми исчезновение культуры. Лучшие представители культуры СССР обсуждали эту проблему в прессе и на телевидение, и Эда Урусова стала чрезвычайно востребована, как образец, носитель настоящей великоруской культуры и интеллигентности.
Судьба Вари Чуренковой сложилась менее драматично, хотя в годы репрессий исчезли все её родственники из рода богатых московских купцов Беловых. Да и официальная версия происхождения Варвары не безупречна, по официальным документам Варя Чуренкова — двоюродная племянница известного скульптора Веры Мухиной (со стороны мужа Мухиной – Замкова). Приехав весной 1922 года, после окончания института, Варя стала первой в России ходить в России (СССР) в мужских брюках на улице. Начало 20-х годов 20 века в России было очень турбулентно, отмирали старые царские жизненные и культурные уклады, зарождались новые ценности. Вера Мухина в это время работала с известным модельером Надеждой Ламановой над созданием новой советской моды, так что, возможно, общение Веры Мухиной со своей племянницей вдохновило молодую Варвару на этот эксперимент в области моды с мужской одеждой. Дело в том, что одно дело, когда женщина надевает мужской костюм и ходит в нём на охраняемом маскараде или на арене цирка, сцене театра, а совсем другое дело, когда девушка одна выходит в город в брюках. Одна, без охраны гвардейцев и полицейских, бросая этим самым вызов всей вековой морали России и её носителям в лице уличных прохожих – тут девушка совсем беззащитна от их непредсказуемой реакции. В Европе и в США такие культурные вызовы попадают в историю национальной моды, но поскольку Варя Чуренкова делала свой культурный и феминистический прорыв без указаний коммунистов, по своей инициативе и своему мироощущению, то противоборство в области моды с министерством культуры СССР Варвара, конечно же, проиграла.
Сохранилась любительская фотография весны 1922 года, на которой Чуренкова Варвара играет в мужских брюках на улице с молодыми людьми в спортивную игру – городки (очень популярную в то время).
Любительское фото 1922, около города Клин, Чуренкова Варвара (вторая справа) шокировала горожан ходьбой по улицам в брюках, чему была даже посвящена заметка в Клинской газете в разделе «Происшествия».
После института в мужском монастыре, Варвара окончила музыкальный техникум имени Ипполитова-Иванова. Но на первом же своём выступлении в качестве певицы она была арестована. Она исполнила модную песню, которая внезапно, чуть ли не за день до выступления, была запрещена как буржуазная, но Варя об этом не знала. Варвару отвезли в органы для разбора её подрывной деятельности против СССР, но отпустили. После этого Варвара решила больше не выходить никогда на эстраду и всю жизнь проработала бухгалтером, отучившись в экономическом институте. Но и после выхода на пенсию она продолжила работать, устроилась в аптеку, в рецептурный отдел, в котором проработала до 80 лет.
В 1985 году Варвара посетила Николо–Угрешский монастырь и нашла в нём лишь полуразрушенные храмы, на стенах и крышах которых росли деревья.
1985 год. Собор стоял заброшенный, с выбитыми окнами, а на его крыше росли деревья.
Сейчас Николо –Угрешский монастырь стараниями братии и прихожан полностью восстановлен и действует.
От редакции:
Статья московского ученого Олега Филатова напоминает нам о тяжелейшем для нашей страны времени — о Первой мировой и Гражданской войнах и их последствиях. Тогда погибли и стали беженцами миллионы взрослых людей, многие семьи были разрушены, что привело к появлению огромного количества осиротевших и беспризорных детей. Историки считают, что к 1921 году их насчитывалось более 4 млн. человек. Некоторые смотрят шире и считают, что количество сирот и беспризорных увеличилось еще раньше – сразу после отмены крепостного права в 1861 г., а также в результате нескольких голодных лет в Поволжье, в Центральной России и в других регионах страны. В этом случае количество беспризорников увеличивают до 7 млн человек. Но даже есть их было меньше, все равно нужно было дать приют маленьким бродягам, хотя бы накормить их и дать крышу над головой. А еще одеть — обуть, отмыть, вылечить и заняться тем, что сейчас называют социализацией, т.е. воспитать, научить грамоте, дать профессию и вернуть их в общество. Но и в 30-е гг. ХХ столетия рост числа сирот продолжался, однако в 1917 г. на территории Российского государства действовало только 538 детских приютов, где воспитывалось 29 650 детей. Надо ли говорить, сколько еще средств и усилий требовалось для реализации программы борьбы с детской беспризорностью!
До революции значительная часть приютов принадлежала частным благотворительным учреждениям. Часть — духовному и военному ведомствам, МВД. Жизнь детских учреждений обычно была жестко регламентирована. Дети в таких «богоугодных заведениях» были бесплатной рабочей силой, т.к. многие приюты жили за счет самоокупаемости и самообеспечения, что приводило к вовлечению детей в производство. Дети выращивали овощи и зерновые культуры, ухаживали за скотом, работали на полях, не говоря уж о самообслуживании. И это было не только трудовым воспитанием, а самой настоящей физической работой. Всего в России уже в начале ХХ века было открыто около сотни таких исправительных заведений разных типов для детей. По закону «О воспитательно-исправительных заведениях для несовершеннолетних» от 19 апреля 1909 г., такие заведения имели воспитательно-предупредительный характер и должны были именоваться воспитательно-исправительными. При этом в ряде учреждений внутренний режим практически не отличался от тюремного.
Наши местные СМИ часто пишут, что нехорошие большевики отнимали у монастырей, церквей и мечетей здания и размещали в них детские сады, приюты и колонии для беспризорников, больницы, дома молодежи и другие совершенно необходимые для детей учреждения. Так и хочется спросить, такая ли благополучная жизнь была в Российской империи, которую, по выражению кинорежиссера С. Говорухина, «мы потеряли»? Почему же тогда всего этого, необходимого детям, было так мало, а неграмотность и детская смертность были так высоки, что из маленьких подкидышей, подброшенных в монастырские приюты, выживали единицы, а в некоторых не выживал никто? Уж так ли прекрасно жилось девочкам в кельях Николо-Угрешского монастыря, о котором так ярко и красиво написал автор данной статьи? А ведь туда поместили не бродяг с городских улиц, не воришек с вокзалов и — что уж тут умалчивать! – не юных бандитов и не малолетних проституток, как в трудовую колонию А.С. Макаренко, а детей из вполне благополучных семей. Только вот беда – кормить детей и в таких интеллигентных семьях было нечем. Голод был в стране! Знаменитая поэтесса Марина Цветаева, профессорская дочь, тогда же, в 20-е годы, отдала в приют двух своих маленьких дочек, надеясь спасти их от голода. Выжила только старшая — Ариадна… Маленькая Ирочка умерла…От того же голода, который, как до сих пор кажется некоторым политикам, царил не в отдельных регионах, а во всей огромной стране. Это только эстрадным певцам до сих пор чудится «хруст французских булок».
Как спасались от разорения и голода сами монастыри – отдельная песня. Будем честными, признаемся, что им тоже досталось горя и беды. За счет школ немного дольше просуществовали Николо-Угрешский монастырь и Свято-Троицкий Новоголутвинский монастырь в Коломне. А в описанное О. Филатовым время в зданиях Николо-Угрешского монастыря после уничтожения обители размещались: детская колония, фабрика-кухня, гостиница, медицинские и спортивно-оздоровительные учреждения. Часть зданий была отдана под жилье. Архитектурный ансамбль монастыря очень сильно пострадал, было уничтожено четыре храма и четыре часовни. Все это восстанавливается, а часть уже восстановлено в наши дни. Монастырь действует.
Как спасала молодая советская власть целое поколение подростков – будущее страны, можно узнать … из постановлений Совнаркома, поручившего ликвидацию детской беспризорности такой серьезной организации , как возглавляемая Ф. Дзержинским ВЧК. Была даже создана детская ВЧК и детская милиция. Осенью 1921 г. при ВЦИК была создана комиссия по улучшению жизни детей во главе с Дзержинским. Занимались вопросами ликвидации беспризорности лично А. Луначарский, Н. Крупская и руководители буквально всех ведомств и организаций. «Детская беспризорность, часто являющаяся в самых уродливых, ужасающих формах, как детская преступность, проституция, угрожает подрастающему поколению самыми тяжелыми последствиями», — так характеризовал степень остроты положения Ф. Э. Дзержинский. Николо – Угрешскому монастырю повезло потому, что он принял на попечение «благородных девиц» и мальчишек, еще не совсем испорченных улицей. Какой контингент достался А. С. Макаренко, ВикНикСору Сороке – Росинскому и их последователям, можно прочитать в книгах и увидеть в кино. Они такие «веселые» — эти книги и фильмы о перевоспитании беспризорников — «Педагогическая поэма», «Флаги на башнях», «Республика Шкид», рассказы о Леньке Пантелееве, о приключениях Мишки в «Ташкенте – городе хлебном» (А.С. Неверов). Вспомним их и помянем добрым словом всех педагогов, посвятивших свои жизни обездоленным детям, в том числе и монахов, остававшихся обителях и работавших с детьми.
Сирот передавали в семьи крестьян и кустарей. Чтобы заинтересовать их, им предоставляли дополнительный земельный надел на каждого ребенка, освобождали от единого земельного налога на 3 года, ребенок получал право бесплатного обучения, семьи получали единовременное пособие. Этот метод разве ничего не напоминает?
По данным Крупской, количество безнадзорных несовершеннолетних составляло к началу 1930-х годов более 2 млн. детей. В 1935 г. было опубликовано постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О ликвидации детской беспризорности и безнадзорности». Действительно удалось сбить волну массовой беспризорности, создать систему по борьбе с малолетними правонарушителями, их перевоспитанию, вовлечению в нормальную жизнь советского общества. Но полностью покончить с беспризорностью в разоренной длительными войнами стране в 20-е годы не удалось. Работа продолжалась.
Антонина Казимирчик
Подробнее об истории города читайте в нашем проекте Исторический Петропавловск
