Ставки на спорт 
Под крышей памятника люди рискуют здоровьем и жизнью
33 квадратных метра в бывшем купеческом особняке на Парковой, 134, — это самое дорогое, что есть у Равзы Бичуриной, больше полувека отдавшей нашей медицине. Этот угол – единственная радость 85-летней одинокой женщины, всю жизнь посвятившей труду. Сейчас он рушится. Как жить на развалинах жизни?
В Петропавловске семья Равзы Бичуриной оказалась в далёком 38-м. Её отца, ответственного партийного работника из Семипалатинска, направили поднимать производство шерсти в этом краю.
Невзирая на то, что Мусей Бичурин был не рядовым партийцем, а на руках у него были пятеро детей, на новом месте семью поселили в комнатушке в четыре квадратных метра.
Но, как вспоминает Равза Мусеевна, самым тяжёлым оказалось далеко не то, что пришлось задыхаться от тесноты.
Грянула война. Отца одним из первых забрали в трудовую армию. Мать семейства в те годы работала, как тогда говорили, на водопроводе. Она отпускала воду из водонапорной колонки, построенной купцом Баженовым в собственном доме.
Случилось чудо – семье разрешили жить по месту материнской работы – в лачуге с колонкой бывшего купеческого особняка.
“По стенам текла вода, пол постоянно гнил, но здесь уже не было так тесно”, — вспоминает Равза Мусеевна.
Так Бичурины прожили до 1975 года, когда случилось настоящее, в их понимании, счастье. Они получили разрешение переехать на второй этаж. Тут не текла вода, были сухие стены и потолки, а главное, из громадных окон купеческих хором как на ладони была видна самая центральная улица города, тогда носившая имя Ленина.
Владения Бичуриных составляли крохотную долю бывших купеческих хором, всего-то 33 квадратных метра, здесь не было центрального отопления, но Бичурины считали, что живут в раю. Возможно, не потому, что рая не видели, а потому, что ад был хорошо знаком.
Награды, да слёзы – вот и вся жизнь
“Я работала с 15 лет, в годы войны в лазарете мы ухаживали за ранеными, бинты стирали, гладили, концерты устраивали, чтобы боевой дух солдатский поднять. А сколько их, родимых, умирало у нас на глазах. На уборку ездили. Под проливным дождём колоски собирали. Сырость, холод, на ногах ботинки на деревянной подошве, чтоб теплее было, брезентом обворачивали.
Днём и ночью работали за стакан муки. Брату было 13, когда он устроился развозчиком хлеба. Была у него сумка от противогаза. Туда складывал крошки, что от булок оставались, домой приносил, так и выживали…”, — со слезами на глазах, и, перебирая увесистую стопку грамот, благодарностей и удостоверений к наградам, вспоминает Равза Бичурина.
Уже больше двадцати лет Равза Бичурина живёт совершенно одна. Ей довелось похоронить и родителей, и братьев. Со своей семьёй не сложилось.
“Эти стены – моя единственная радость за всю жизнь. Это всё, что осталось от моих родных, да и от моей жизни, — говорит женщина, проводя экскурсию по своему уголку в бывших купеческих хоромах. –
Когда идёт дождь, здесь течёт, тут льёт, таз подставляю, заплатки на потолке не выдерживают”.
Аварийным дом признали ещё в восьмидесятые. Тогда жильцов первого этажа расселили по новым квартирам, а Бичуриной с соседями досталось только обещание. А тут страна рухнула, до старого купеческого дома, хоть и официально считающегося памятником истории и культуры конца 19 века, охраняемого государством, дела не было никому.
Год назад об аварийном состоянии памятника, одновременно жилого дома, во все рупоры заявила Петропавловская прокуратура. Чиновники, похоже, оказались глухи даже к прокурорскому слову.
По крайней мере, сегодня с каждым осенним днём крыша здесь течет ещё больше, жить под ней становится всё страшнее.
«Родное» крыльцо недавно уже рухнуло. Жильцы смастерили своё, как смогли.
“Вот, видите, след от перелома на руке. Это я с крыльца упала первый раз. Второй – бедро ударила”, — рассказывает моя собеседница, еле ступая по хлипким жердочкам крылечной лестницы.
А будет ли конец истории?
“Была на приёме у заместителя акима Макарова, в «Нур отане», в совете ветеранов. Говорят, надо экспертизу провести, смету составить, потом в очередь на жилье поставим. Какая очередь, сколько осталось жить, мне 85 лет”, – говорит ветеран медицины с 52- летним стажем Бичурина.
А ещё, по словам Равзы Мусеевны, часто приходится отвечать на вопрос, мол, сами жильцы о чём думали?
Аргументы Бичуриной – тяжёлая артиллерия: “Проводить капремонт в памятнике культуры жильцы не имеют права, чтобы не нарушить его исторический облик. Прав собственности на жильё нет, приватизировать нельзя. Да и как ремонтировать, если у меня, например, пенсия 31 тысяча тенге. На неё надо купить лекарства, еду, топку, заплатить человеку за то, что воду носит, у самой ноги уже не выдерживают груза”.
Также вопросом, повисшем в веках, осталась и прежняя история купеческого особняка и его владельца. Особняк принято называть домом купца Баженова. Но в списках купцов региона нет такой фамилии. Есть Бажанов Н. В. Это один и тот же персонаж? Его ли особняк? Для кого он отгрохал такие хоромы в самом сердце города? Что был за человек, чем занимался, куда исчез?
Всё, что осталось, – особняк, официально безымянный, обозначаемый в документах как «купеческий дом».
Он рушится на глазах, здесь нет привычных благ цивилизации, а чтобы зайти, надо рисковать жизнью на лестничном марше.
Инна ЛИТВИНЕНКО, фото автора
