Ставки на спорт 
Разрывая в клочья необъективные рецензии на “52nd Street” – к неописуемой радости публики, — Билли Джоэл уже тогда имел достаточные основания рассчитывать на то, что его творчество будет востребовано несколько десятилетий спустя. В записи двух дисков Джоэла участвовал известный джазовый гитарист Стив Хан, и диалог с ним (во всяком случае, к нашей большой радости) получился более объёмным, чем ожидалось,- отмечает ведущий музыкальной рубрики Петропавловск.news.
— Стив, насколько я знаю, Вы начинали как пианист и барабанщик. Что дало толчок к занятиям гитарой?
-Думаю, следует начать с того, что по настоянию отца – он был наиболее известен как текстовик, работавший с Фрэнком Синатрой,- я начал учиться игре на фортепиано, что, надо сказать, не вызывало у меня никакого энтузиазма. Куда больше интересовали занятия спортом за компанию с друзьями. В какой-то момент под влиянием The Beatles они увлеклись гитарой, и мне захотелось быть к этому как-то причастным. Так я начал барабанить – хотя, признаться, ударник из меня был никакой, к тому же без какого бы то ни было музыкального образования. И вот, когда мне исполнилось 19, я услышал “Movin’ Wes” – альбом, который Уэс Монтгомери записал с Грейди Тейтом на ударных. Пластинка начинается с композиции “Caravan”, исполненной в очень быстром темпе. Слушая всё это, я сказал себе: «У меня никогда не получиться играть на барабанах столь же хорошо» – но в то же время мне захотелось стать следующим Уэсом Монтгомери! Будучи одержим такой вот мечтой, начал практиковаться в игре на гитаре, уже гораздо более серьёзно. Так мой профиль обучения сместился от психологии к музыке, это был Лос-Анджелес, 1965-66…
-В учебном заведении был класс гитары?
-В том-то и дело – тогда в университете, где я учился, даже классическая гитара не признавалась за инструмент, который можно преподавать. Я изучал теорию и композицию, но мне было необходимо и выступать на сцене. В итоге переключился на этномузыковедение,- прикоснувшись, таким образом, к музыкальной культуре разных стран – таких как Индия, Япония, Китай, Бали, Мексика. В процессе джэм-сейшнов, проходивших там же, в Лос-Анджелесе, нашлись люди, которым нравилось то, что я делаю, хотя поверь мне – в то время я ещё не ведал, что творил! Ну а потом, в 1968-м, мне посчастливилось познакомиться с двумя выдающимися музыкантами –вибрафонистом Дэвидом Фридманом и басистом Джоном Миллером. Они тогда играли с фолк-певцом Тимом Бакли, привнося в звучание элементы джаза. Дэвид, можно сказать, познакомил меня с Нью-Йорком, везде брал с собой, я слушал выступления моих идолов. В тот момент стало ясно: чтобы добиться чего-либо серьёзного в музыке, мне следует отправиться поближе к ним. Так я и сделал – вернулся в Лос-Анджелес, закончил там учёбу, и в январе 1970-го перебрался в Нью-Йорк.
-И принялись его завоёвывать?
-Да уж, когда ты оказываешься в этом городе, близко зная только двоих людей, тебе приходится порядком огрести, куда бы ты ни сунулся,- что особенно тяжело, если ты по своей натуре не искатель приключений и не страдаешь самоуверенностью. То есть лейтмотив был такой: «Молодой человек, вы ещё пока недостаточно хороши! Взгляните-ка на того-то и такого-то гитариста…» В общем, получаешь сперва много отказов. Даже не знаю, как мне это удалось – однако 48 лет спустя я всё ещё здесь…А самое удивительное, доводилось видеть множество приезжих музыкантов – просто фантастических! – которые не смогли тут закрепиться и вынуждены были уехать. Возможно, моя самая сильная сторона – настойчивость, и этим всё объясняется. Ну да ладно. Таким образом, наибольшее влияние на меня оказал Уэс Монтгомери, затем повлияли Кенни Баррелл, Грант Грин и Джим Холл – вот четыре гитариста, которых я назову в первую очередь. К следующей волне относятся Пэт Мартино и Джордж Бенсон – которые, к слову, сами испытали влияние музыкантов, которых я только что упомянул.
-А Ларри Корьелл, с которым Вы работали?
-Как раз собирался о нём сказать. Когда я впервые оказался в Нью-Йорке в 1968-м, джаз-фьюжн только начал набирать обороты. Майлс Дэвис представлял «электрифицированное» направление, ну а Ларри находился в авангарде нового поколения гитаристов. И в тот период он меня также вдохновил. Что примечательно: джаз-рок-фьюжн – стиль, в котором мы играли и который развивали, был подпитан музыкой, которую все мы слушали по радио. Подростками мы росли на The Beatles и группах британского вторжения, но ещё больше мы слушали классику R&B и блюза – Джеймса Брауна, Уилсона Пикетта, Би Би Кинга…Но ты, кажется, обращался насчёт Билли Джоэла, не так ли? (смеётся.)
-Да, по случаю сорокалетия “52nd Street”…
-Прежде всего здесь нужно сказать: сотрудничество с таким великим продюсером, как Фил Рамон, означало, что артист, с которым он работает, является выдающимся певцом, а нередко ещё и автором. То есть яркая личность со своим почерком – и Билли Джоэл как раз относится к таким. Но, честно говоря, я никогда не слышал о нём, прежде чем был приглашён принять участие в записи альбома “The Stranger”, который вышел в 1977 году. Музыканты Билли к тому моменту уже много репетировали и хорошо знали материал; моя же задача заключалась в том, чтобы найти, скажем так, нужную роль гитары в рамках этих песен. Кстати, до этого в аккомпанирующих группах Билли никогда не было гитариста. Моим кредо всегда было служить песне – иначе говоря, каждая нота, которую ты играешь, должна быть на своём месте, ничего лишнего! А первой песней, которую мы исполнили на том проекте, стала “Movin’ Out/(Anthony’s Song)”. Я сразу понял: из этого получится нечто особенное. Вообще, пусть прозвучит банально, на тот период мы все были словно одна маленькая семья. Я даже не могу сделать выбор между “The Stranger” и “52nd Street” – оба они прекрасны, и сотрудничество с Билли и Филом доставило мне большое удовольствие. Каждый раз покидал студию, как говорится, с чувством выполненного долга. Не скрою, мне приятно вспомнить те времена ещё потому, что как раз тогда стартовала моя студийная карьера. Мой первый альбом назывался “Tightrope”, я записал его также для Columbia Records, и он был выпущен в 1977-м. А по поводу “52nd Street” – извини, если не могу припомнить что-то сногсшибательное, всё-таки сорок лет прошло…
-О чём речь – более чем солидный срок…
-Но кое-что могу добавить. Начали мы тогда с “My Life”, которая задала тон всей пластинке. Добавилось немного больше латиноамериканских, джазовых элементов – в таких вещах, как “Zanzibar” и “Rosalinda’s Eyes”. Ну и, конечно, “Honesty” – что тут скажешь, одна из величайших баллад! К тому времени мы с Билли и его командой вообще идеально сработались.
-А с кем было особенно интересно работать ещё?
-Опять-таки не скрою – что касается студийных проектов, для меня на первом плане мои собственные. Да и не совсем справедливо успеть назвать в формате интервью пару имён, не упомянув другие. Но раз ты интересуешься, отмечу Steely Dan – благодаря высокому уровню написания материала. Однако оговорюсь – их стиль работы довольно жёсткий, что в результате может выбить из колеи. Но, тем не менее, в их музыку по-настоящему влюбляешься!
